Вера Ветковская - Любовь под облаками
— Был у меня один знакомый, вернее, одноклассник, — объяснила Галя, — Федор... Он пытался меня к этому делу приобщить, раскрыть мне глаза, так сказать... Но я тогда была уверена, что у нас в стране все нормально...
— Ну вот, и этот старался меня приобщить, и позже я понял, что он поступил дальновидно, — с гримасой отвращения продолжал Вацлав. — На него кто-то стукнул, у нас в комнате был обыск, и нашли за шкафом какие-то диссидентские ксерокопии... Словом, этот парень еще раньше просил меня, чтобы в случае чего я все взял на себя, потому что ему необходимо остаться в стенах университета — продолжать свою деятельность, а меня, дескать, он устроит, не бросит... Мне к тому времени учеба эта уже так остохренела, что во время обыска я и вылез вперед... Отчислили... Этот парень обещал пристроить меня в Москве, потому что мне деваться было некуда, я ведь свою квартиру в Даугавпилсе тетке отдал — у нее маленькие дети, а жить было негде, в ветхом домике жила...
— И что, не помог? — догадалась Галя.
— Прятался от меня, — подтвердил Вацлав. — Мне стало противно за ним бегать. Я от него отстал. Пошел на вокзал, там можно было подработать на разгрузке, познакомился тут же, на вокзале, с ребятами, они свели меня с другими, те оказались наркоманами. Стал понемногу колоться. И тут появился этот человек, учитель... Он меня вытащил из этой ямы, прописал в Москве, пристроил в этом доме...
— Как ему удалось? — прервала его Галя. — Это же невероятно трудно — прописаться в столице...
— Все элементарно, — хмыкнул Вацлав, — меня оформили дворником, прописали временно, потом постоянно...
— Так ты и метлой махал? — поинтересовалась Галя.
— Ни разу в жизни, — рассмеялся Вацлав. — Только книги читал и ходил по поручениям учителя, вот и вся жизнь.
— Эти книги? — Галя кивнула в сторону этажерки, на которой действительно пылилось несколько книг.
— В основном. Это буддистская литература. Я Гиту почти наизусть знаю...
Галя быстро поняла, что ей не удастся одомашнить Вацлава. Попытку завести у него в доме какое-то общее хозяйство он решительно пресек.
Как-то Галя, понимая, что он сидит без гроша, накупила закусок, фруктов, сладостей, вина и со всем этим радостно заявилась к Вацлаву.
Тот посмотрел на нее взглядом, не предвещавшим ничего хорошего.
— Ты, наверное, прежде имела дело с сутенерами, — процедил он сквозь зубы.
— Я ни с кем не имела никаких дел, — тоже агрессивно отозвалась Галя.
— Отлично. — Вацлав поднялся, сгреб в матерчатую сумку выложенные Галей на кухонный столик продукты и, не сказав ни слова, хлопнул дверью.
Галя, толком не понимая, что произошло, устремилась за ним. Она догнала Вацлава у мусорного бака, возле которого он аккуратно принялся выгружать купленные ею продукты на выброшенные кем-то детские саночки.
— Ты совсем рехнулся! — крикнула Галя.
— В этом районе много бедных, которые рыщут по помойкам, — объяснил Вацлав, — будем считать, что ты им пожертвовала все это. — Он бросил презрительный взгляд на саночки.
— Я это тебе принесла, а не бедным!
— Ты мне ничего не смеешь приносить, запомни! — бросил Вацлав.
— Не тебе, а себе, — поправилась Галя. — Имею я право нормально поесть?
— В моем доме ты всегда будешь есть то, что ем я, а если тебе это не нравится, катись ко всем чертям!
Галя поперхнулась:
— А если я и в самом деле покачусь?
— Не покатишься, — ухмыльнулся Вацлав.
Его самоуверенность была просто невыносимой, но в то же время она обезоруживала.
И все-таки Галя сделала несколько шагов в сторону своего дома.
— Стой! — прозвучал приказ.
— Ты сказал, чтобы я катилась, — напомнила она ему не без ехидства.
— Покатишься, когда действительно этого захочешь. А сейчас ты не хочешь этого. И к тому же я не мальчик за тобой бегать.
Вернулись. Галя попыталась возобновить прежний разговор:
— Все же ответь мне, почему я не имею права купить себе кое-какие продукты.
— Потому что я не желаю, чтобы из меня делали альфонса, — всем своим видом показывая крайнее терпение, объяснил Вацлав.
— Ты можешь ни к чему не притрагиваться. Я, я голодна.
— Голодна — сиди дома и не высовывайся.
Разговор был окончен.
Гале действительно иногда приходилось довольствоваться куском хлеба и парой вареных картофелин за те долгие часы, что Олег был в рейсе, а она проводила у Вацлава. Впрочем, они ей долгими не казались, невзирая на полуголодную жизнь.
Зато когда на Вацлава сваливались деньги, он тратил их как безумный — все самое дорогое из супермаркета: бананы, ананасы, киви, инжир, все в невообразимых количествах, самые дорогие шоколадные конфеты, сыр, сервелат, цветы, словом, сколько имелось у него в кошельке, столько он и тратил, отправляясь за покупками и возвращаясь на такси.
И он, и Галя ели немного. Холодильника не было. Много вкусных вещей попросту пропадало. Гале было больно на это смотреть, но Вацлав и ухом не вел.
— Зачем все покупать в таких количествах? — упрекала его Галя.
— Для праздника, — отвечал Вацлав.
— Но у каждого из нас в животе по одному желудку, — напоминала Галя.
— Это точно, — соглашался Вацлав.
— Так какого же черта столько всего накупать, зря деньги тратить?
— А на кой черт они еще нужны? — удивлялся Вацлав.
Галя опечаленно смотрела на него:
— Знаешь, я все-таки не привыкла к такому обращению...
— Знаю. Привыкай.
— Зачем мне это нужно?
— Ты же любишь меня, — гордо говорил Вацлав. — Значит, тебе придется примириться с моими привычками.
— Ты тоже меня любишь! Почему бы тебе не примириться с моими?
— Потому что твои — дурацкие, — не моргнув глазом объявил Вацлав. — Ты же не мещанка, я знаю, зачем демонстрировать мне, будто это не так? Плюнь на все и просто живи. Вернее, живи просто.
— Как ты?
— Как я.
— Но так всю жизнь не проживешь.
— Какой смысл говорить о жизни? — сердился Вацлав. — Она завтра может оборваться, эта жизнь...
Галя умолкала.
Действительно, ни о каком будущем с этим человеком говорить было невозможно. И не потому, что он любил ее недостаточно. Галя интуитивно чувствовала трагическую справедливость его слов и содрогалась в душе: такие, как он, и правда не заживаются на белом свете. Чувство обреченности не покидало ее. Временами, подходя к его дому, Галя испытывала страх — что, если его нет... Вацлав дал ключ от своей квартиры, и ей уже случалось проводить час-два одной. Это было невыносимо. Ей казалось в такие минуты — он уже не вернется, что-то с ним случилось. Неизвестно, что это за люди, которых он куда-то там устраивает. Может, и сам этого не знает, а может, просто не желает с ней говорить на эту тему более подробно. Когда он возвращался наконец, Галя припадала к нему, как солдатка, дождавшаяся с фронта мужа. Не видя его, она сама себе казалась сошедшей с ума. Но рядом с ним все принимало нормальные очертания — и это логово уже казалось родным домом, и скудная пища нравилась, и к бесконечным их ссорам она привыкла. Они ругались, говорили друг другу страшные слова, хлопали дверью так, что она чуть не слетала с петель, но через минуту мирились, и Галя, повиснув на нем, ревела в голос, точно оплакивала какую-то будущую утрату. За всю свою жизнь она не пролила и сотой доли тех слез, что за несколько месяцев ее любви с Вацлавом.
