Луиза Розетт - Признания без пяти минут подружки (ЛП)
Я встаю, чтобы выйти, когда мы все слышим, как кто–то открывает ключом входную дверь.
Мама застывает. Я вижу, как она мысленно проверяет список членов семьи и понимает, что есть лишь один человек, который может открывать нашу входную дверь в канун Рождества. Ее лицо светится надеждой.
Я подхожу к двери секунд на пять раньше, чем мама — как раз вовремя, чтобы увидеть там Питера. Он выглядит так, словно не ел весь семестр.
Рядом с ним беспокойно топчется Трейси.
Я на миг закрываю глаза. Не понимаю, почему Трейси здесь. Рядом с Питером.
— Питер! — радостно, безумно и обеспокоенно одновременно восклицает мама.
— С Рождеством, мам, — говорит он, наклоняясь ее обнять.
У него под глазами по–прежнему супер-темные круги, которые были этим летом, но взгляд хотя бы не остекленевший. Он на удивление ясный.
Он продолжает обнимать ее, потому что она не хочет его отпускать, и через мамино плечо Питер разглядывает мое лицо так же, как я разглядываю его.
— Привет, Рози. У тебя такой вид, будто ты спишь на ходу.
У меня сейчас голова взорвется. Как он вообще может говорить со мной в таком тоне после того, как с сентября меня обламывал? Я не обращаю на него внимания и поворачиваюсь к Трейси.
— Что ты тут делаешь?
Это прозвучало злее, чем я собиралась, и застало ее врасплох.
— Я просто... Я шла с тобой поговорить и перед домом столкнулась с Питером.
Питер смотрит на нее сверху вниз и слегка улыбается.
— Рад тебя видеть, Трейс.
Что? Я выгляжу так, будто сплю на ходу, а ее он рад видеть?
— Привет! Ты, должно быть, Питер, — раздается позади нас голос Дирка. — Много о тебе слышал.
Он протягивает руку в сторону нашей маленькой счастливой группы, чтобы поделиться одним из своих мужественных рукопожатий.
Выражение лица Питера меняется — сначала смущенное, потом одобрительное, потом удивленное, и опять смущенное — и он пожимает руку Дирка.
— Мм, привет, — красноречиво отвечает он.
— Питер, это Дирк Тейлор. Он и его дочь Холли недавно переехали в наш город и сегодня с нами ужинают. Холли — одноклассница Роуз, — объясняет мама, пропуская слова о кинозвезде. — Мы почти дошли до десерта. Почему бы вам вдвоем не сесть за стол?
Мама говорит так, словно говорить «вы вдвоем», имея в виду Питера и Трейси — это самая нормальная вещь в мире.
— Мам, на самом деле, мне нужно с тобой поговорить, — заявляет Питер. — С тобой тоже, Роуз.
— Кэтлин, мы помоем посуду, и десерт как раз будет готов. Не спеши. Рад знакомству, Питер.
— Взаимно, мистер Тейлор, — с легким благоговением говорит Питер.
Фу, фу, фу.
— Давай, раздевайся, — говорит мама.
Когда Питер снимает шапку, его непослушные волосы взъерошиваются, и он вдруг становится невероятно похож на папу. Я даже отхожу от него на шаг. Мама тоже это замечает — это понятно по пристальному взгляду, с которым она берет его куртку и шапку.
Совсем неплохо, что маме напомнили о папе, пока Дирк Тейлор моет посуду на ее кухне.
Трейси, все еще стоящая рядом с Питером, теперь переминается с ноги на ногу, постукивая по полу высокими каблуками. Ее длинный полосатый шарф завязан идеальным узлом.
— Роуз, я пришла с тобой поговорить кое о чем, но я лучше тебе попозже позвоню, — нерешительно говорит она.
Уходить ей явно не хочется.
— Нет, Трейс, все нормально. Оставайся.
Питер улыбается ей одной из своих фирменных улыбок, и я вдруг понимаю — какое бы нехорошее известие Питер ни собирался нам сообщить, Трейси уже его знает.
И еще понимаю, что камень, который я чувствую на сердце с тех пор, как открылась входная дверь — это ревность.
Я злюсь на свою лучшую подругу, она меня обидела, но в этой ситуации есть что-то еще, и это хуже. Гораздо хуже.
Мы вчетвером идем в гостиную, и мама уже забыла о том, что Питер собирается, образно говоря, столкнуть ее с товарным поездом.
— Мам, мне пришлось взять академический отпуск на семестр, — говорит Питер, не давая ей даже присесть.
Улыбка моментально исчезает с ее лица.
— Нет, Питер, это не очень хорошая идея. Сейчас для тебя полезна система.
Я готова расхохотаться. Какую именно систему она имеет в виду? Систему ежедневных вечеринок и последующего сна на занятиях? Систему употребления тяжелых наркотиков со своей девушкой? Какую систему?
— У меня не было... выбора, — говорит Питер.
Мама выглядит озадаченной, но до меня мгновенно доходит. Я жду — собирается ли Питер пояснить, но он слишком труслив, чтобы это сделать, поэтому вмешиваюсь я.
— Мам, он хочет сказать, что его выперли из школы.
— Я не это хочу сказать, — рассерженно отвечает Питер. — Я просто взял академотпуск на семестр.
— Зачем? — говорит мама.
— Потому что он ходил по вечеринкам вместо того, чтобы учиться, — отвечаю я. Ничего не могу с собой поделать.
— Роуз, хватит отвечать за брата.
— Скажи ей, что я неправа, Питер, — подначиваю я, не глядя на маму.
На долю секунды мне кажется, что Питер сейчас пошлет меня на три буквы, но он лишь медленно качает головой.
— Ты не совсем неправа, — признает он.
— Роуз Царелли, — говорит мама, поворачиваясь ко мне. — Ты лгала мне.
Его выгнали из школы, а она злится на меня?
Я спрыгиваю с дивана от возмущения:
— Я лгала? Что ты... Как ты вообще...
— Ты уже несколько месяцев мне говоришь, что не общаешься с Питером!
— Она и не общается, миссис Царелли, — говорит Трейси в мою защиту, хоть это и неправда. — Я знаю, что она не общается.
Голос Трейси посреди личного семейного разговора выводит меня из себя.
— А ты что здесь делаешь?
— Она тебя защищает, Роуз, — говорит Питер. — Не будь такой сучкой.
— Питер! — кричит мама.
Из дверного проема высовывается наша местная кинозвезда.
— Кэтлин? Все нормально?
Он смотрит на нее с серьезной озабоченностью, которую он, наверно, годами доводил ее до совершенства, тренируясь перед зеркалом.
Чудовищно смущенная мама нервно сглатывает и улыбается.
— Все отлично, Дирк. Просто улаживаем разногласия. Я подойду через минуту.
После еще одного идеально сыгранного взгляда, на этот раз сочувственного, Дирк исчезает на кухне, где, судя по звукам, Холли и Роберт наполняют посудомоечную машину.
Из–за сочетания изнеможения и гнева я чувствую себя словно в отключке — все вокруг кажется нереальным. Мой взгляд падает на телефон, который лежит на журнальном столике, где я оставила его на время мучительного поглощения закусок.
