Стефани Кляйн - Честно и непристойно
Настаивая на том, чтобы мы с Гэйбом зарегистрировались для получения свадебных подарков в «Бергдорфе», Ром повела меня в этот универмаг, когда еще думала, что мы только обручены, а наш брак тем временем оставался тайной. Мы с мамой уже зарегистрировались в «Блумингдейле», но я не хотела лишать Ром возможности поучаствовать в моей жизни. Мне совсем не хотелось в «Бергдорф», и я не испытывала желания общаться с ней без острой необходимости, но я старалась ради Гэйба. Прямо будто уроки актерского мастерства. Когда мы с Ром шли к эскалатору, она прошептала:
– Посмотри, какое обручальное кольцо у этой женщины. Возмутительно.
У самой Ром было подаренное на помолвку кольцо с шестнадцатью бриллиантами от «Тиффани», и она носила его на правой руке, потому что девятикаратовый овальный бриллиант на ее обручальном кольце занимал четверть ее левой руки. Мне любопытно было, какое кольцо может показаться Ром возмутительным.
– Эта женщина смотрит на меня неодобрительно, – продолжала Ром. – Кто она такая, чтобы смотреть на меня неодобрительно? Это она тут весь день на ногах стоит. Я-то не из тех, кому приходится работать.
Я с ужасом осознала, что работать, оказывается, нехорошо. Когда мы проходили мимо крашеной рыжей с настоящим бриллиантом, Ром ткнула меня в бок.
– Нет, ты видела? – Но я заметила не кольцо, а то, как Ром яростно зациклилась на худенькой продавщице, волосы которой, похоже, не вились барашком даже под дождем.
Ром выглядела так, будто хочет ее съесть, и я не могла понять, что испытывает моя кошмарная свекровь: ненависть или зависть?
Со мной такое тоже бывает.
К концу дня я была в ужасе от того, насколько мы с Ром похожи, как одинаковы наши вкусы во всем – от презрения к фенхелю до любви к ленточкам. Мы обе обожали пионы, обезьянок и повторы шоу Марты Стюарт. И она, и я коллекционировали специальные выпуски кулинарных журналов ко Дню благодарения; мы одинаково гримасничали, когда ели что-то вкусное: чуть щурили один глаз. Наши представления о спортивных занятиях не выходили за пределы прогулок, а отдых мы обе понимали как вязание и тому подобные творческие затеи. У нас было столько общего, и все же ненависть ко мне стала для нее настоящим призванием. Я, в сущности, не знаю, за что она меня ненавидела, но могу предположить. Маленькие мальчики, любящие своих матерей, иногда забираются к ним на колени и говорят: «Мама, я хочу на тебе жениться!»
Тогда мамы смеются и отвечают сыновьям: «Я уже замужем, милый, но когда-нибудь ты встретишь женщину, которую полюбишь, и женишься на ней. Но и после этого ты будешь любить меня так же сильно».
Кажется мне, что у Ром такого разговора с маленьким сыночком не было, да и самой себе она таких мыслей не позволяла. Слов «но и после этого ты будешь любить меня так же сильно» в ее словаре не было и быть не могло, и вообще кому они нужны, эти словари. Делить Гэйба с его очередной подружкой – это одно: подружки приходят и уходят, а мама всегда рядом, она же и утешит, когда эта подружка окажется «не той девушкой». А со мной она вела себя как старший ребенок, которому приходится переживать появление нового малыша в семье – ее бесило внимание, которое Гэйб уделял мне.
– Гэйб, ты уверен в том, что Стефани тебе подходит? Как это вы вдруг возьмете да и поженитесь? – Прямо как ребенок, требующий отослать нового братика или сестричку обратно в больницу.
Чтобы уменьшить ее страхи, я отправила ей открытку в День матери, поблагодарив за то, что она вырастила такого чудесного сына. Она ответила: «Я тебе не объект для литературных упражнений». Она пыталась изобразить презрение по отношению ко мне, но явно испытывала, скорее, неутолимую ненависть. Она не догадывалась, что была для меня тем же самым, чем для нее – та продавщица. Я завидовала ее жизни: любящей семье, стильно обставленным домам и машинам с подогревом сидений. Только вот если поскрести ее блестящую поверхность, под ней оказывался один сплошной обман. Общаясь с ближайшими друзьями, она источала сладость, а за их спинами произносила фразы, полные яда.
– Максин надо бы привести зубы в порядок. Когда она улыбается, торчат одни десны, а она до сих пор считает, что зубы – ее лучшее украшение. Нет, ты видела?
Я, конечно, согласна, что скверные зубы – это плохо, но я бы при этом не стала восхищаться улыбкой Максин, глядя ей в лицо. Ром представляла собой лживую рекламу в худшем виде, куда хуже, чем мои лифчики с силиконовыми накладками.
Хоть у меня с Ром было много общего, но зато я была смелее. Ром из тех женщин, которые проводят опрос общественности перед тем, как что-нибудь предпримут, а если муж спросит: «Ты что, в этом идти собираешься?» – опрометью несутся наверх, чтобы переодеться. Она бы, пожалуй, вытатуировала на запястье: «Что люди подумают?», если бы «люди» не относились к татуировкам с неодобрением. Я лично о таких вещах вообще не задумывалась, пока не столкнулась с семейством Гэйба. Я видела, как много значат для него родственники, и всеми силами старалась им понравиться. Нам и без того было трудно, потому что он подолгу пропадал в больнице; я не хотела создавать лишних препятствий на нашем пути к совместному блаженству. Неприязнь родителей Гэйба стала препятствием потому, что я позволила этому случиться, и я ненавидела себя за то, что разрешила им лишить меня способности решать все самостоятельно. Я становилась прямо как настоящая миссис Розен, и дело было не только в перемене фамилии. Я танцевала под ее дудку и вскоре, глядя в зеркало, стала видеть настоящую дрессированную обезьянку.
Я никогда не понимала, зачем нужно заказывать в подарок на свадьбу парадный фарфор, чтобы он потом годами стоял в застекленном шкафу, пока ваши вкусы не переменятся. Кастрюли из нержавейки, хорошие ножи типа «Вюстофф» или овощерезка – это я понимаю. Такими вещами можно пользоваться. Но ваза для варенья от Бучелатти за три тысячи триста долларов? Вы издеваетесь? Серебро от Георга Йенсена, бокалы «Баккара» и вазы от Лалика нужны тем, кто устраивает приемы, а не семейной паре, живущей в квартирке с двумя спальнями, куда не влезает обыкновенный обеденный стол. И все же Ром предлагала нам заказывать подобные вещи.
– Гости захотят подарить вам на свадьбу что-нибудь хорошее. Не из «Блумингдейла» же.
Она прошептала «Блумингдейл» так, как будто это было дурное слово. Какого черта? С каких это пор «Блумингдейл» превратился в дешевый универмаг вроде «Уол-марта»?
– О, Стефани, взгляни, какой сервиз от «Херенд»! У меня точно такой же; с «Херенд» не прогадаешь. – Я уже устала от нее до невозможности, но от Ром не так-то просто избавиться.
– Очень мило, Ром.
Сервиз правда красивый, но кто нам его купит? Помолвлены мы были уже давно, и не так-то много друзей у меня было, чтобы пригласить их на свадьбу. Я не сомневалась, что малое количество друзей послужит для Ром доказательством моей никчемности. Количество и объем были для нее единственным аргументом, как толщина обручального кольца – свидетельством силы чувства, которое молодожены испытывают друг к другу. Я утратила уверенность в себе и боялась, что Ром обратит на это внимание Гэйба.
