Диана Машкова - Дочки-матери
И вот теперь, в этом пустом купе, ей вдруг стало неловко за то, с каким показным неистовством она сжигала мосты. Написала пафосную записку Саше, из которой можно было понять бог знает что. Оставила дома ключи от квартиры. Подарила мобильный телефон чумазой девчушке, просившей милостыню в переходе метро. Не взяла с собой ни ноутбука, ни рукописей, ни номеров телефонов. Резать так резать! Избавляться от всех своих ипостасей сразу.
Инна Маковецкая, полная решимости и отчаяния, примчалась сломя голову на Курский вокзал, купила билет и распрощалась с миром чужих и близких людей. Ей от рождения предписано одиночество – вот она и станет отшельницей, поселится в старом доме у подножия горы. Будет бродить по скалистым дорожкам, размышлять, читать книги. Разорвет раз и навсегда связь с человеческой жестокостью и безразличием. Она никому не нужна, а значит, и ей тоже никто не нужен!
Эйфории хватило на первую сотню километров пути, пока города и поселки за окном не сменились заснеженными лесами. К Инне вернулся вдруг разум, и стало невыносимо стыдно: как же смогла она бросить собственную дочь?!
Кто угодно может тысячу раз сказать, что Саша уже не ребенок! Что ей нужна не опека, а самостоятельность. Но разве пятнадцатилетняя девочка, которая совершенно не знает жизни, выживет в этом мире одна? Она же ничего не умеет! На дедушку с бабушкой тоже надежды мало: ей самой они в свое время не помогли. Любка бегала на молочную кухню, сидела с ребенком. Родители палец о палец не ударили, пока Сашенька не подросла.
Конечно, и ее дочери наверняка сможет кто-то помочь. Но почему это должен быть чужой человек, а не родная мать?!
Сомнения мучили Инну всю долгую дорогу. Она то принимала решение выйти из поезда немедленно, на ближайшей же станции, и вернуться в Москву. То пугалась, что, так быстро признав свое поражение, окончательно разрушит собственный авторитет в глазах дочери. И кто только велел ей писать эту жуткую прощальную записку?! Могла сделать вид, что обиделась на Сашу, и уйти из дома до вечера, чтобы дать ребенку возможность задуматься.
Интересно, Саша уже проснулась? Инна взглянула на часы: два часа дня. Если ее не разбудить, может проспать до вечера – перепутает, не дай бог, день с ночью. Потом тяжело будет в школу…
Инна оборвала мысль на середине, вспомнив о Сашиной просьбе: дочь целый месяц просила перевести ее в другую школу! Но мать, эгоистка, окрыленная лекциями голливудского гуру, взялась за новую книгу, вместо того чтобы заняться поисками подходящего учебного заведения. А Сашке, чтобы не провоцировать скандалов, соврала, что сходила в английский лицей, в гуманитарную гимназию, только не смогла пока договориться о переводе: нужно было дождаться хотя бы конца четверти.
Неудивительно, что судьба в который раз наказала ее: отказ в публикации вполне мог быть ответом на ложь собственному ребенку.
Если вдуматься, Инна всю жизнь обманывает Сашу! Сначала настроила дочь против отца – сказала, что он бросил их, но не объяснила, почему. Потом скрывала свою личную жизнь, якобы боясь травмировать ребенка. Да что говорить! От Саши она прятала даже саму себя: ни единой эмоции, ни малейших чувств, никаких откровенных мыслей. Считала, что неправильно взваливать на дочь свои переживания и проблемы, а получалось самое настоящее вранье, из-за которого они и потеряли друг друга…
Поезд прибыл в Симферополь ранним утром – Инна так и не решилась сойти по дороге. За сутки в пути поняла, что именно нужно сделать: встретиться с Павлом. В конце концов, он – отец Саши. И должен посоветовать Инне, как дальше жить.
Она купила билет до Ялты, отыскала в газетном киоске туристическую карту города на всякий случай и села в троллейбус. За два с половиной часа пути ей предстояло обдумать каждое слово предстоящего разговора. И даже готовую речь – она прекрасно это знала – будет непросто произнести.
Высокую златоглавую колокольню с псевдоготическими окнами и нежно-розовыми стенами Инна увидела издали. Даже спрашивать дорогу не пришлось: стоявший на возвышении Поликуровского холма собор находился в самом центре старого города. Они с Павлом часто приезжали сюда из Симеиза, когда храм еще только строился, а Сашенька начинала расти в мамином животе. Наверное, уже тогда Конунг принял решение связать свою жизнь с церковью, но колебался. И только смерть матери подтолкнула его.
Перед тем как войти в кованые ворота, Инна перевязала платок с шеи на голову. Пересекла небольшой двор и приоткрыла тяжелую деревянную дверь. Внутри собор не отличался богатым убранством: пол из струганых, покрытых лаком досок с красной дорожкой посередине, беленые стены, деревянный иконостас. Стараясь не шуметь, она опустила чемодан на пол у самой стены.
В церкви не было ни единой души. Медленно, осторожно вдыхая пропахший ладаном воздух, она начала обходить храм.
И вдруг под потолком раздался звук тяжелых шагов, а потом и знакомый, все такой же прекрасный, как в юности, голос:
– Иннушка?!
– Павел! – выдохнула она и обернулась. – Конунг?
Она увидела его, но не узнала. Под черной рясой горой возвышался живот, на груди лежала русая борода, поверх которой красовались длинные усы. И только светлые волосы, заметно поредевшие за прошедшие годы, были по-прежнему собраны в хвост.
– Какими судьбами?! – Он радостно бросился к ней навстречу и обнял. – Не думал, что скоро увижу тебя!
– Я тоже. – Она чувствовала себя неуютно в этих чужих объятиях.
Одежда батюшки пропахла благовониями, борода неприятно колола щеки. Инна все еще не могла поверить, что знакома с этим человеком. Если бы не голос!
– Да ты совсем не изменилась, Иннушка, – он хитро прищурился, – не то что я: обрюзг, растолстел.
– Неправда.
– Не спорь с батюшкой, – весело приказал он, – пойдем. Ты ж с дороги?
– Да.
– А где багаж?
– Вон, – она кивнула на чемодан.
Павел отпустил Инну, легко поднял тяжелую ношу, от которой у нее самой успела заболеть рука, и отвел гостью в дальний придел. Там совсем по-мирски была оборудована маленькая кухонька: электрический чайник, микроволновка, буфет, стол, два стула.
– Присаживайся, Иннушка, – пригласил он, пристроив чемодан у двери, и начал хлопотать.
На столе появилось печенье, сыр, колбаса, хлеб.
– Не надо беспокоиться, – робко возразила Инна.
– Еще чего? – возмутился Павел. – Ты ж от самой Москвы толком небось не ела.
– Нет.
– Вот и попей чайку как следует.
Через пару минут Инна, глядя на батюшку, весело жующего бутерброды, и сама перестала смущаться. Она почувствовала, как сильно проголодалась: вчера даже не вспомнила о еде, а сегодня только кофе выпила перед прибытием.
