Ника Муратова - Дом у янтарной сосны
Алекс скинул ботинки и лег на кровать, положив руки под голову. Усталость скосила его, и он уснул. А когда проснулся, оказалось, что уже почти полдень. Первым делом позвонил в больницу и узнал, что у Киры все хорошо. Ее разрешили перевести из реанимации, и дела идут на поправку. Однако Алекс не пошел навещать ее. Он не знал, как сможет посмотреть ей в глаза, как сможет задать мучившие его вопросы. Заставлять ее объясняться было бы унизительно. Да и ей наверняка нельзя волноваться.
Хотелось избежать пошлых сцен, тем более сейчас, когда она еще не пришла в себя. Но превратить человека, которого любишь, в чужого в одно мгновение невозможно.
– Груня, свари суп из курицы, понаваристей. Отвезем его Кире.
– Куда отвезем? – удивилась Груня. Обычно Саша с такими просьбами не обращался. Если они с Кирой решали обедать или ужинать ее стряпней, то приходили сюда.
– В больницу, Груня. Кира заболела. Надо ее навестить.
– Ой, матерь божья! – всплеснула руками Груня. – А что случилось-то? Чем заболела?
– Отравилась, – соврал Алекс. – Давай, свари побыстрее, я тебя туда отвезу.
– А меня зачем? – непонимающе уставилась на него няня.
– Надо. Ты к ней пойдешь. Раз прошу – значит, надо.
– Ну дела, – пробубнила Груня и пошла вытаскивать курицу из холодильника.
Алекс так к Кире и не поднялся. Отправил Груню, велел передать суп и спросить, не надо ли чего. Груня вернулась быстро, сказала, что Кире ничего не надо, утром у нее уже были родители, она очень бледная и еле разговаривает.
– Я сказала, что ты занят, – укоризненно сказала Груня.
– А она спрашивала?
– Нет, но я все равно сказала, что ты занят, – упрямо пояснила Груня.
Алекс промолчал. Раз не спрашивала, значит, сама все понимает. Родители взяли ее под свою опеку, Алекс ей больше в больнице не нужен. И в жизни, скорее всего, тоже.
Глава 13
Кира очнулась на больничной койке в реанимации. Она чувствовала себя так, словно ее оглушили. Звуки доносились как сквозь ватные затычки в ушах, голова гудела, где-то глубоко внутри тела ощущалась боль, такая же глухая, как и звуки вокруг. Она пошевелила рукой. Облизала губы сухим языком. Хотелось пить. Кира понимала, что она в больнице, но ничего не знала о том, что случилось. Она прекрасно помнила вечер в клубе, помнила, как пригласила Леву на танец и как неожиданно почувствовала отвратительно резкую боль в низу живота, настолько сильную, что она сковала ее, обездвижила, вместе с болью телом завладела слабость. Дальше Кира помнила только то, что в глазах потемнело и Лева крепче схватил ее за талию. И все.
Через несколько минут звуки в палате стали более различимы, свет не слепил глаза. Она повернула голову в сторону стола, где сидела медсестра, и та улыбнулась ей.
– Проснулись? Не тошнит? Боль сильная? – Медсестра измерила давление и сделала запись в журнале.
Кира тихо отвечала на ее вопросы, прислушиваясь к собственному голосу – он осип и стал чужим. Она поднесла руку к горлу и пощупала его. Саднило внутри.
– Это после наркоза, вам же трубку в горло вставляли, поэтому такие ощущения, – успокоила медсестра. – Скоро пройдет. Сейчас позову врача.
– Вы знали, что были беременны?
Конечно, знала. Вопрос врача прозвучал нелепо. Была беременна. Была. Значит, она потеряла ребенка. Вот откуда такая сильная боль.
– Выкидыш?
– К сожалению, еще хуже. Внематочная беременность. Знаете, что это? Когда плодное яйцо прикрепляется и растет не в матке, а в маточной трубе. А потом места становится мало, и яйцо лопается вместе с трубой, вызывая кровотечение и шок, как в вашем случае.
– Меня оперировали?
– Да. Теперь ваш шанс забеременеть уменьшился вдвое. Учитывая возраст, не советовал бы откладывать на следующую пятилетку.
«А это уже не твоего ума дело, – подумала Кира. – Сама как-нибудь разберусь».
Кира слушала врача со спокойным выражением лица, бесстрастно, словно речь шла не о ней и ее ребенке. Она все пыталась понять – что она чувствует. Моральная дилемма решилась сама собой – изначально у этой беременности не было шанса. Глупо было откладывать поход к врачу, но кто же знал, что придется выбирать не между сохранением ребенка и абортом, а между часами, минутами операции. Судьба распорядилась по-своему, как это всегда и бывает.
Жаль только, что пришлось сделать больно Алексу. Но это исправимо – она извинится и все объяснит. Наверняка он уже сегодня примчится к ней в больницу. Интересно, врачи сказали ему, что именно случилось? Теперь скрывать беременность не имеет смысла. Да и легче будет объяснить свое нелепое поведение. Даже очень удобно – можно все списать на нервозность, присущую беременным. Ни для кого не секрет, что при этом у многих едет крыша, вот она так и скажет – было временное помутнение. Он поймет. Он такой, Македонский, он всегда ее понимал. Кира с нежностью подумала о том, как прильнет к нему и промурлыкает слова извинения. Обычно извинения давались ей с трудом, при ее складе характера признавать свою неправоту всегда было тяжело. Но не с Алексом. Он стал таким... родным, что ли, что казалось совершенно естественным сказать ему, что она не права.
Македонский, Македонский... А ведь она чуть не родила его ребенка. Кире вдруг захотелось плакать. Как бы она ни внушала себе, что ничего страшного не случилось, это было неправдой. Случилось. Случилось страшное. Живой комочек, который мог бы стать ее малышом, которого можно было бы любить, баюкать, заботиться о нем, живое тельце погибло. Эмбрион, превратившийся в кровяной сгусток, был ее ребенком. Кира прикрыла глаза рукой. Хотелось повернуться на живот и уткнуться мокрым от слез лицом в подушку, но любое движение вызывало боль, и она не смогла даже повернуться на бок. Какой же она была дурой, когда думала, что сможет сделать аборт! Да ей никогда, никогда бы не хватило решимости пойти на это! Сколько раз она участвовала в дискуссиях по поводу абортов и доказывала, что всегда проще избавиться от нежеланного ребенка, чем родить и всю жизнь потом расхлебывать последствия. Возможно, это так и есть. Но только не в ее случае. Сейчас, лежа на больничной койке со свежим шрамом на опустошенном животе, она нисколько не сомневалась, что выбрала бы «расхлебывать последствия».
Что сейчас думает Алекс? Переживает? Конечно, переживает. Но только ли из-за нее? Понимает ли он, что, как и она, он только что потерял ребенка? Сможет ли он подобрать слова, чтобы успокоить ее? Кира ощутила, что больше всего хотела бы сейчас увидеть именно его, услышать, как он ее любит, почувствовать его поддержку. Никто сейчас не сможет понять и утешить ее. Никто, кроме него! Потому что это их общее горе. Вот что она думала, утирая влагу на щеках и беззвучно всхлипывая. Не хватало еще, чтобы врачи увидели ее слезы. И еще она думала о том, что обманывала себя столько времени, убеждая, что Алекс ничего для нее не значит. Значит, и еще как. Кира нашла утешение в этой мысли. Представила себе, как встретит его сегодня. Как перестанет отталкивать, прекратит изображать, что делает одолжение, принимая его любовь. Она больше не будет обесценивать то ценное, что имеет. Потеря ребенка – достаточно ясный знак, чтобы понять эту простую истину: цени, что имеешь. Пока имеешь это.
