Всего лишь измена (СИ) - Соль Мари
В сторону я отвожу глаза,
Что же делаешь ты со мной?
Зачем издеваешься?
Витка вскочила с дивана, потянув за собой остальных. Они трое у нас на глазах стали прыгать и петь в такт мелодии:
— А он тебя целует,
Говорит, что любит!
И ночами обнимает,
К сердцу прижимает!
А я мучаюсь от боли
Со своей любовью,
Фотографии в альбоме
О тебе напомнят,
О тебе…
«Серьёзно?», — подумал, вставая. Ведь он же поёт про меня! Я покинул «танцпол» и закрылся в туалете. Хотел открутить крышку, вылить духи в унитаз. Или вытереть щёткой внутри унитаза. Вот только я не был уверен, какой чистит он?
Я так ненавидел его в тот момент. А из зала играло:
— Я ж тебя так любил, так любил,
Думал, что ты ждала меня,
Но что же ты сделала?
Я ж тебя так любил, так любил,
А теперь потерял тебя…
И снова припев, который они пели вместе, втроём. И громче всех его пела она, Виталина. Как будто специально, пытаясь усилить мою без того нестерпимую боль.
Вышел молча, свернув не в набитый людьми тесный зал, а на кухню. Застыл у окна и подумал. А может быть, правда, уехать из Питера? Вот доучусь и свалю. И пускай тут живёт, как захочет. Хоть всю жизнь в содержанках сидит. Я женюсь, заимею детишек. Приезжать буду часто, звонить…
— Кось, ты чего тут стоишь? — послышалось сзади.
Я вздрогнул. Её появление было таким неожиданным. Я даже подумал, уж не сказал ли я что-нибудь вслух?
— Да так, — отмахнулся.
Она подошла, прислонилась к плечу:
— А мне папа недавно писал, представляешь?
— Серьёзно? — спросил, глядя сверху на то, как дрожат её веки.
— Ага, — усмехнулась она, — Приглашал в свой израильский дом. У него будет сын.
— Ого! От той бабы, от новой жены? — уточнил я. Хотя итак было ясно. Их папа уехал и жил где-то там, далеко, в Тель-Авиве.
— Да, естественно, — Вита кивнула, а затем, помолчав, добавила, — Интересно, он будет делать ему обрезание?
— А он что, иудей? — я нахмурился.
— Нет, православный. Но там обратился. Он стал Михаэлем. Так что, я теперь Виталина Михаэлевна, — она рассмеялась, качнув головой, — Мама сказала, что он такой же еврей, как она балерина.
Я представил Анфису Павловну в пачке на сцене и тоже не смог сдержать смех.
— Кость, — вдруг сказала Виталя, и сжала мой локоть, — А ты не уедешь?
— А с чего я вдруг должен уехать? — спросил настороженно. Витка как будто читала меня, как открытую книгу. А я вот её никогда не умел прочитать.
— Ну, так, — пожала она плечами, — Мало ли.
— Слушай, хотел уточнить? — перевёл тему, вовремя вспомнив о главном, — Милка одна, или с кем-то встречается?
Виталина задрала лицо, так внимательно глядя в меня.
— Ты почему спрашиваешь? — пальцы впились мне в локоть.
Я увидел… А, может быть, мне померещилось? Ревность мелькнула в зелёных глазах.
— Да это Михон попросил, — поспешил убедить. Хотя так и хотелось ответить, что я для себя.
Вита мгновенно расслабилась. Хмыкнула:
— Милка почти не бывает одна. Она всё время с кем-то встречается. Вот, к примеру, недавно сказала, что у неё был, чуть ли не лучший секс в её жизни. С одним старшекурсником. Я всё пытала, ну с кем? А она не колется! Брешет, наверно.
— Понятно, — самодовольно оскалился я, вспоминая, как Мила стонала, когда я был в ней. И чуть-чуть полегчало, когда я подумал об этом сейчас, стоя рядом с Виталей, — Ну, так что мне Дымцову сказать?
— Что Милана свободна, — ответила Витка, — Даже прикольно на них посмотреть в роли пары. Скажи?
Я кивнул. Ощутил её близость острее. И понял, что мысль об отъезде исчезла. Когда она была рядом, я плыл. И готов был простить, что угодно. А когда её не было рядом, страдал и мечтал, что смогу без неё.
Глава 34
За окнами птицы щебечут вовсю. А у нас идёт пара! И я понимаю ребят, которым так неохота учиться. Им охота гулять, обниматься, смеяться, шутить. И я всячески пытаюсь разнообразить предмет. Например, рисую на доске иллюстрацию. Художник из меня так себе. Но выходит, похоже, как в книге.
— Деньги обладают ещё одним важным преимуществом, — поясняю искомую тему, — Сумму денег, предлагаемую для обмена, можно увеличивать, или снижать на очень маленькую, или большую величину. Представим, что производителю гитар в экономике, построенной исключительно на бартере, нужен билет на концерт.
— Это гитара? — интересуется кто-то.
Я отхожу, чтобы оценить свой «шедевр»:
— Не похоже?
— Похоже на скрипку, — произносит другой.
— Ну, пускай будет скрипка, — я соглашаюсь, — Без разницы, что это. Пускай будет производитель скрипок. Может ли он предложить в кассе одну десятую скрипки и обменять оставшуюся часть на упаковку пива, гамбургер, картошку фри, бензин и многие другие вещи, которые он ценит? Или он должен обменять целую скрипку на, скажем, десять билетов на концерт, и потом попытаться обменять лишние билеты на пиво, бургеры и тд?
— Без вариантов, второе! — изрекает Синицын.
— Капитан очевидность, — вздыхает Кутепова Лиля.
— Да, верно! Выхода нет. Но подумайте об огромных транзакционных издержках! Не удивительно, что он сдастся и не пойдёт на концерт. Но если производитель скрипок продаст инструмент за деньги, он может купить немного больше, или немного меньше того, что ему нужно, безо всяких проблем.
Я провожу по доске указательным пальцем, прямо посередине рисунка. Гитара, точнее, теперь уже скрипка, оказывается располовиненной. Соединяю линии мелом, чтобы вышло две законченных половинки. И пишу ниже: «Половинки не равняются целому». Так было написано в книге. Я с этим согласен! Но… что-то не так.
Застываю напротив рисунка с мелком и смотрю на него. Половинки не равняются целому. Значит, мы с Витой — две половинки. Но мы не одно целое и никогда им не были. Отчего я был так убеждён?
— Константин Борисович! — окликает меня Моисеева Света.
Я, обернувшись, рассеянно хмурюсь:
— Да-да?
— Вы замолчали, — произносит она, с лёгкой ноткой досады.
— А… да! Половину скрипки нельзя обменять на товар, или услугу. Располовиненная скрипка перестаёт быть пригодной к дальнейшей эксплуатации, — говорю я, касаемо темы.
А про себя в тот же момент добавляю: «Также, как я без неё не пригоден». Вообще ни к чему в этой жизни! Мелок перепачкал мне руки. Я оставляю его на полочке возле доски. И в этот момент понимаю, что следует делать.
После лекций я опускаюсь за руль своей скромной машины. Скромной по питерским меркам. Но для меня в самый раз! Ночью был дождь, я решил порулить. Иногда, даже очень приятно почувствовать силу железного зверя и ловкость шипованных лап под собой. Правда, в пробках приходится виснуть! Но сегодня мне удаётся не встрять.
Я решаю, что это сигнал. Добрый знак, что я действую правильно. Правда, подъехав к «Астории», я выбираю местечко подальше от входа. Смотрю на большой тёмный джип. За рулём никого! Значит, хозяин машины внутри, в ресторане? Скорее всего, не один. И поэтому стоит продумать своё появление там, до мельчайших деталей.
Вот, я вхожу. Нахожу Богачёва за столиком. За тем же самым столом, где он был в прошлый раз, много лет тому назад. А если за другим? Впрочем, не важно! В этот раз я не стану ждать, пока он меня пригласит. Сразу сяду. Хотя… Вдруг его дуболомы решат меня выгнать с позором? Нет!
Пожалуй, лучше я сделаю так. Я войду, и представлюсь. Скорее всего, он узнает меня? Ведь я не так уж и сильно изменился с тех пор. Повзрослел, возмужал! Я надеюсь.
Скажу:
— Добрый день!
Хотя… Нет! Уже вечер. Скажу:
— Добрый вечер! — да, лучше так.
А дальше? Независимо от того, узнает он меня или нет, я назову себя. Так положено. Скажу:
— Я — Шумилов Константин Борисович!
Добавлять, что я — муж Виталины? Или это уже будет лишним? Нет! Сделаю вид, что пришёл не по этому поводу. А по какому ещё? Других причин для встречи с этим заезжим у меня нет и быть не может.
