Всего лишь измена (СИ) - Соль Мари

— Тебя не волнует вообще этот факт? Что он чей-то муж и отец? Что это бесчестно? — пытался найти подходящее слово.

Она подцепила мой локоть, прижалась щекой.

— Костенька, я тебя очень люблю! Но не читай мне нотаций, не надо. Я сейчас очень и очень счастливая.

Я проглотил недосказанный рой красноречий. Не читай. Я люблю. Я счастливая. Если хочешь мне счастья, молчи.

Глава 32

Дом, в котором теперь обитают родители, принадлежал моим бабушке с дедом. По маминой линии. Они всю жизнь жили вне города, а мама решилась на этот побег. Сбежала во взрослую жизнь, в Петербург! А теперь вот обратно, в деревню. Правда, деревней это можно назвать с большой натяжкой. Скорее, посёлок, весьма комфортабельный, очень уютный. С недавних пор он включён в черту города. Так что папа и мама не перестали быть горожанами, даже теперь.

Дедушка умер раньше бабули. Однажды он просто не встал. Умер ночью, во сне. Наверное, это хорошая смерть? Без болезни, без боли. Взять и вот так не проснуться! Из сновидения сразу уйти в мир иной. Но каково было бабушке? Всю жизнь они с дедом бок обок, как попугаи-неразлучники. И вдруг вот такое! Бабуля слегла. Вставала ещё, но нечасто. Маме пришлось увольняться. Ехать в город бабуля никак не хотела. Всё лежала и плакала. Говорила:

— Закрываю глаза и вижу Валеру.

Даже ночью шептала ему: «Я иду». Но агония длилась недолго. Скоро бабуля и впрямь умерла! Мама выросла здесь, и продавать этот дом не хотела. Даже зная, что в нём, один за другим, умерли оба родителя. Она утверждает, что призраков бояться не стоит. Напротив! Они охраняют её и всех нас. И даже мне самому порой кажется, когда дом погружается в ночь, что кто-то баюкает нас, то шелестом трав за окном, то руладами громких сверчков, напевая нам светлые песни.

Раньше я думал, что в этот уютный приют однажды приедем мы с Витой. И будем стареть, взявшись за руки. Любоваться закатом, пить чай, нянчить внуков. Я не вижу себя в роли домовладельца. Но, чем чёрт не шутит? Когда добровольно уйду на покой от научных высот. Отдам в руки юных талантов возможность учить и учиться. А Витка наймёт управленца в кафе.

А теперь…

Мои мысли совсем не о том. Не о будущем счастье! Я никак не могу престать себя мучить. Не думать о нём! Если он снова здесь, если она с ним общается… То расскажет про Майю? Или уже рассказала.

По спине холодок от таких перспектив. Что будет со мной? С нами! Господи! Вита! Ведь я и не думал, боялся представить себе, что однажды он снова вернётся сюда. И теперь, спустя столько лет, ты всерьёз предпочтёшь его мне? Почему, Виталин? Почему?

— Ай! Кось, мне больно! — поводит плечом, когда я сжимаю его слишком сильно.

А мне? Мне разве не больно? Я так любил тебя. Вита, за что?

Убираю ладонь, что вцепилась в неё мёртвой хваткой. И целую оставленный след. Всё пройдёт. Я так думал. Теперь же боюсь отпустить её руку. Боюсь перестать ощущать её рядом с собой.

Сладкий дым шашлыка до сих пор затмевает собой остальные весенние запахи. Мне приятно вдыхать! Видеть нашу семью в полном сборе. Почти в полном сборе. Нет тёщи! Она редко ездит сюда. Вот уж кто точно совсем городской. Не заманишь.

Как будто прочтя мои мысли, мамуля решает узнать:

— Как Анфиса?

Виталина, спиной прислонившись ко мне, отвечает:

— Да как? Как всегда! На работе.

— Чего там, на личном? — слегка подмигнув, говорит моя мать.

Я наблюдаю, как папа, заметив, что мама не видит, накинул стопарик. И нюхает хлеб.

— Ой! — машет Вита ладошкой, — Чего там может быть? Как всегда! Всё молчком, как подростки.

— Ну, оно и хорошо, значит, есть чего прятать, — делает выводы мама.

Майка упорно печатает что-то, присев на ступеньку крыльца.

Вита кричит ей:

— Майюшь! Не сиди на холодном!

Та отвечает:

— Ага! — непонятно вообще, она слышала, что ей сказали?

Вита вздыхает, напрягшись. Набирает в грудь воздуха. Громче кричит:

— Майя!

Дочь, наконец, поднимает лицо от экрана смартфона. И смотрит на нас. У меня в горле ком! Неужели она уже знает, что я — не отец? Но молчит, потому, что боится обидеть. Вспоминаю её, совсем юной девчонкой. Рыжулей! Такой же, как мать. Как она заползала ко мне на колени и с таким умным видом смотрела в экран. Компьютер тогда ещё был очень старый, большой. И Майка понять не могла, почему в телевизоре мультики, а на компьютере мультиков нет…

— Подложи что-нибудь! Не сиди на холодном! — суровеет Витка.

— Да оставь ты её, пусть сидит, — говорю, — Она в джинсах, они у неё очень толстые, я проверял.

— Кость! Ну, хоть ты не мели ерунды! Какие джинсы? Камень холодный, придатки застудит. Потом будет сильно болеть, — недовольно бурчит Виталина.

— Всё правильно, — мама кивает, — В юности все мы беспечны. Проблемы приходят потом. Уж поверь!

Я хмурюсь. Болеть? Не хочу, чтобы Майка болела.

— Май! А ну встань со ступеньки! — повышаю я голос. Беззлобно. Всего лишь давая понять. Я делаю это достаточно редко и Майка, услышав, встаёт.

— Хорошо, хорошо, — причитает она недовольно, идя мимо нас.

— Тебе ещё деток рожать! — вспоминает бабуля.

— Ой, бабуль, да когда это будет? — отложив телефон, дочь собирает назад свои рыжие волосы.

Мама считает в уме:

— Как когда? Я вон отца твоего родила в двадцать два.

— Так, когда это было? Ещё в прошлом веке? — Майка смеётся. У неё на щеках уже проступают веснушки. Скоро их будет так много, что только лови!

Помню, в 16 она избавлялась от них. Она много чего натворила в шестнадцать! Перекрасила волосы, красилась ярко, одевалась чёрт знает во что. Вот же они с Витой ссорились! А я вечно был миротворцем. Только я мог унять этот женский конфликт. Объяснить и одной, и другой, что они очень любят друг друга.

— Ты права! В прошлом веке. А вот мамка твоя родила тебя в двадцать три. Правильно, Вит? — смотрит мать на мою Виталину.

Я чувствую, как под рукой её плечи становятся твёрже.

— Да, правильно, — отвечает она.

Вита сперва собиралась сказать моим папе и маме всю правду. Но я запретил! Не хотел даже думать о том, что родители будут считать меня вором, решившим присвоить чужое. Пусть лучше считают, что мы переспали до свадьбы! Задолго до свадьбы. Она согласилась, сжимая в руках нашу дочь…

— Значит, ты народишь мне правнучка в двадцать четыре, — констатирует мама, — Нормально! А что? Я буду не старая. Подумаешь, семьдесят лет!

— Бабуль, прекрати! Ты и в восемьдесят не будешь старой ещё, — хмыкает Майка. Заправив за ухо упавшую прядь.

— Здрасте! Это что же мне до восьмидесяти ждать? Тогда, глядишь, и Антоха поспеет, — смеётся мамуля.

А отец подзывает:

— Антох! Подь сюды!

Сын прибегает, держа в руках палку. Капустин, желая его обогнать, машет рыжим хвостом. Он у нас не бегун. Лапки слишком короткие. Зато как эти лапки умеют копать…

— Чё, деда? Звал? — сын хватает с тарелки кусок шашлыка. Откусив сам, бросает на землю Капустину.

— Антон! Не корми его мясом. Мы для него итак кости оставили, — напоминает Виталя.

Слегка захмелевший отец изрекает:

— Пойдём ремонтировать чайник?

— Сейчас? — удивляется мать.

— А когда же? — в недоумении смотрит мой папа.

— Ночь на дворе! Старый, ты совсем потерялся во времени? Чего ты сейчас там напаяешь? Ещё и ребёнка научишь чему? После семи выпитых стопок? — сыплет вопросами мама.

— Пяти! — возражает отец.

Она усмехается:

— А то я не видела? Можно подумать!

— А у тебя что, глаза на затылке? — взрывается он.

— С тобой жить, так появятся! — издевательски хмыкает мама.

— Не ругайтесь, бабуля, дедуля! — вступается Майка.

— Да мы не ругаемся, солнышко! Это мы так, — машет мама рукой.

«Милые бранятся, только тешатся», — это точно про них. Не бывает и дня, чтобы мама и папа не ссорились. Но у них ссоры быстрые, словно укус комара. Покусали друг друга, обнялись, всплакнули. И дальше идут рука об руку. Так бы и нам…