Бэль, или Сказка в Париже - Иванова Татьяна Антоновна

На этот раз Флер разразилась упреками, и Егору ничего не оставалось, как начать утешать ее и просить прощения.

ГЛАВА 22

Граф Травинский покинул Россию в тридцатилетием возрасте только по одной причине. Он влюбился. Его избранницей стала девятнадцатилетняя балерина Адель Горнье. Увидев ее на гастролях в Мариинском, он потерял голову, совсем этого от себя не ожидая и не ведая о том, что судьба его решена. Ухаживания за балериной продолжались полтора года. Граф следовал за ней повсюду, не пропускал ни одной страны, где проходили спектакли с ее участием. Родители графа негодовали. Влюбиться в балерину и относится к этому вполне серьезно! Отец, Александр Тихонович Травинский, богатейший человек и дальний родственник Юсуповых, сказал, что не позволит сыну вступить в брак с этой девицей, а если сын сделает это против его воли, пусть катится из России ко всем чертям, чтобы не позорить фамилию.

Семен сделал свой выбор. Тогда отец пообещал лишить его состояния. Пообещал, но не успел. Болезнь непонятного происхождения, мучившая его последние четыре года телесной немощью, усугубил вопиющий поступок единственного сына, и он скончался, даже не дотянув до известия о состоявшейся свадьбе. Мать Семена, графиня Наталья Дмитриевна, оставшись в горестном одиночестве после смерти мужа, довольно быстро смирилась с фактом женитьбы сына. Да и что ей было делать? А как только Семен сообщил ей о рождении внучки Аниты, Наталья Дмитриевна уехала во Францию, где три года спустя сын и похоронил ее. В Россию Семен не возвращался, считал, что не имеет права, раз такова была воля покойного отца, чья смерть, несомненно, ускорилась его непростительным, с точки зрения родителя, поступком.

Коллекцию картин начал собирать еще отец Семена, и эта страсть передалась ему. Причем со временем она превратилась прямо-таки в манию! Будучи очень богатым, Семен имел возможность покупать самые хорошие работы. Причем если понравившаяся картина уходила у него из-под носа, он, словно притаившийся маньяк, ждал удобного случая, чтобы предпринять очередную попытку к ее приобретению. И в большинстве случаев ему это удавалось. Чем дольше он охотился за своей добычей, тем значимее для него становился объект его охоты. Шла своеобразная азартная игра.

В сорокасемилетнем возрасте Семен заболел, и судьба забросила его в Тибет на лечение к Великому Ламе Сю-Алыму. Там он и познакомился с его племянником Ку-Льюном, а также с Павлом Андреевичем Ратниковым, который в то же самое время находился на лечении у Великого Ламы. Тайну запретной любви этих двоих граф Травинский узнал случайно. Однажды ночью ему не спалось, и он, выйдя из своей кельи, отправился на прогулку. Ночь была лунная, и долина, освещенная бледным светом, поманила его к себе, словно лунатика. Он и сам не понимал, зачем отправился в такую даль. Но захотелось, ничего не поделаешь! Взял да и пошел, мимоходом спросив у себя — а не гипнотическое ли влияние Сю-Алыма толкает его на такие подвиги?! Нагулявшись вволю и почувствовав здоровую, обещавшую хороший сон усталость, он отправился в обратный путь более кратким путем, который пролегал мимо небольшого полуразрушенного строения, расположенного в полумиле от подножия монастыря. Приблизившись к нему, он услышал шорохи и стоны, не затихшие даже при его приближении, и, поняв, что находящиеся внутри пока его не заметили, замер на месте. Стоны не прекращались, они, наоборот, становились все более нарастающими в своей страсти, и графу стало ясно, что процесс, происходящий внутри, приближается к своему кульминационному моменту. Но вот что странно! Граф слышал только мужские стоны! Два разных мужских стона! Точно, мужских! Сомнений быть не могло! И тогда, одолеваемый любопытством, он, едва ступая, подошел поближе и заглянул внутрь. Луна, подарившая и этому любовному алькову свое щедрое сияние, открыла невообразимую картину. На полу в объятиях друг друга возлегали двое мужчин и предавались любовным утехам на свой мужской лад!

«О боже! Это же Ку-Льюн и Ратников!» — едва сдержавшись, чуть не воскликнул граф, узнав мужчин. Он повернулся и тихо ушел, так и оставшись незамеченным.

Эту чужую тайну граф Травинский хранил несколько лет, до тех самых пор, пока судьба не подбросила ему возможность ею воспользоваться. Граф периодически наведывался в Тибет для поддержания здоровья, во всяком случае, не реже одного раза в два года. И его очередное посещение однажды совпало с периодом, когда в монастыре находился художник Николай Ордынцев. В этот момент он как раз заканчивал свою последнюю картину «Бэль», а две другие пока красовались на стене самой большой монастырской кельи. Травинского эти картины сразили наповал, и он, в силу своих принципов, решил, что выкупит их у художника за любую цену. Однако не тут-то было! Ордынцев и слышать не хотел об этом. «Любые другие, те, что у меня дома, пожалуйста, — любезно предлагал он графу. — Эти же продаваться никогда не будут!»

И вот тут Травинский, принявшийся наводить справки о художнике, узнал, что тот попал к Сю-Алыму по рекомендации Павла Андреевича Ратникова, который был хорошим другом его зятю. А дальше… Дальше не трудно догадаться, к чему привела Травинского его мания! Граф отправился в Москву к Ратникову и выложил ему все, что знал о них с Ку-Льюном. Ратников посерел от этого сообщения и сказал, что готов любой ценой расплатиться с Травинским за сохранение тайны.

— Три картины Ордынцева — цена вашей тайны, мой друг, — ласково, по отечески, сказал ему Травинский. — Я готов заплатить за них любую цену, но как они окажутся у меня, ваша забота.

План похищения картин с помощью Софьи пришел им с Ку-Льюном на ум сразу же. Ратников знал, что она без памяти в него влюблена и что ради этой любви решится на все. Травинский же, как и обещал, отвалил им хороший куш, который эти двое, присовокупив к состоянию Павла Андреевича, использовали на свое обустройство во Франции. Для отвода глаз любовники приобрели себе по отдельному дому в окрестностях Лиона и еще на протяжении восьми лет продолжали свои отношения, до той поры, покуда один из них, а именно Ку-Льюн, не погиб. Причиной смерти тибетца стала банальнейшая случайность. Он был застрелен в китайском ресторане, где случайно оказался во время чьей-то чужой разборки.

Смерть любимого Ратников оплакивал два года, а потом женился на тихой, скромной неказистой француженке Люсьене Де Гискур. Какая ему была разница, как она выглядела! Главное, что Люсьена была богата. К тому же, как ни странно, но Ратников стал чувствовать необходимость в ребенке, ему хотелось о ком-то заботиться, Люсьена же этим «кем-то» быть никак не могла. Вскоре у них родилась дочь Луиза, Лу, как называл ее Павел Андреевич, который не чаял в ней души, а еще через два года Бог наградил их сыном Пьером.

С Травинским они, как и прежде, оставались друзьями. Правда, скорее друзьями по принуждению, но, что поделаешь, и такое в жизни случается! А Травинский, надо отдать ему должное, обещание свое сдержал и больше никогда не шантажировал ни Ку-Льюна, ни Ратникова. Сам же он, вопреки ожиданию, радости от приобретения ордынцевских картин так и не получил. Он не смел обнародовать краденые шедевры, а значит, не мог увидеть желанную, сладкую для него зависть в глазах ценителей искусства и коллег-коллекционеров. А ведь это было для графа самое главное. А потом так и повелось у Травинских: три эти картины всегда считались неприкосновенными, что и исполнялось свято из поколения в поколение. Причины этого толком никто не знал, ведь факт их кражи граф Травинский утаил даже от собственной жены. Он сказал ей, что приобрел эти картины в Китае за большие деньги. На вопрос же Адель, почему он утаивает их, намекнул на особый таинственный ореол, окружающий три эти картины. Якобы, по восточному поверью, не следует «предъявлять» их чужим завистливым глазам во избежание всяческих неприятностей. Адель, не будучи наивной дурочкой, конечно же догадывалась об истинной причине утаивания картин, однако в угоду мужу поддерживала его версию, которая со временем, поистершись в подробностях, превратилась в прочное суеверие потомков. Элизабет Ла-Пюрель, в отличие от предков мужа, была совсем не суеверной и первой нарушила запрет, решив поставить крест на фамильной легенде.