Терри Макмиллан - Дела житейские
Зазвонил телефон, и Зора сняла трубку. Мне никто не звонил, а если я снимал трубку, мне казалось, что я ее секретарь. Всегда звонила одна из ее глупых подружек, а так как говорить мне с ними было не о чем, я просто не подходил к телефону.
— Привет, дорогая. Нет. Я убегаю через несколько минут. На урок пения. В восемь? Где? Но, Порция, я только на часок, не больше. Мне завтра рано вставать. Мои ученики разучивают песню на Рождество. Почему ты так думаешь? О'кэй, о'кэй! Нет, нет, не задерживай меня — я не могу опаздывать. До скорого!
Она положила трубку и надела пальто.
— Фрэнклин, я сегодня немного задержусь.
— Почему? Ты куда-нибудь собираешься? — Я, конечно, слышал каждое ее слово, но мне не хотелось, чтобы она думала, будто я подслушиваю. У этой чертовой Порции на уме, кажется, одни мужики. И чего Зора якшается с ней? Для меня это непостижимо.
— Порция приглашает меня пойти с ней после школы в какой-то новый клуб. Я вернусь часам к десяти.
— Если бы у твоих подружек были мужики, они бы не вытаскивали тебя постоянно из дома.
— Что это значит?
— Только то, что я сказал. Ты ведь не одна, а все они, кроме Клодетт, одни. И каждый раз, как я здесь, они звонят и куда-нибудь зовут тебя.
— Ну так что же? Что в этом плохого? Это же мои подруги, Фрэнклин, да и видимся мы теперь не так часто.
— Думаешь, они бы так названивали тебе, если бы у них кто-то был? Вся штука в том, что они одиноки, а потому и любят компанию. Ручаюсь, что они у тебя все выведывают. Зарабатываю ли я деньги, и как со мной в постели.
— Фрэнклин!
— Что ты все Фрэнклин да Фрэнклин. Знаю я этих баб. Готов поспорить на двести долларов, что Порции известна длина моего члена. Разве я не прав?
— Не прав.
— Рассказывай, дорогая! Разве ты так же одинока, как она?
— Ну, пожалуйста, Фрэнклин, хватит. Я встречаюсь с ней, чтобы выпить.
— И я должен этому верить?
— Знаешь, Фрэнклин, ты очень изменился. Я заметила, что каждый раз, когда я собираюсь куда-нибудь без тебя, ты начинаешь дуться. Зачем столько шума из-за такой ерунды? Давай оставим это. Я побежала. Пока!
— Это ты изменилась, Зора. Сначала даже я не мог выманить тебя из дома. А теперь стоит кому-нибудь позвать тебя, особенно без меня, ты готова бежать сломя голову.
— Когда я приглашаю тебя пойти со мной, ты всегда отказываешься, а кроме того, мне иногда хочется побыть одной или с подругами. Ты же их терпеть не можешь, признайся, ведь правда?
— Ну, не то чтоб я их терпеть не мог, я их не настолько уж знаю. Но я твердо уверен, что если женщина одинока, а у ее подруги есть мужчина, она этого вынести не может. Ты просто слепа и не видишь, чего они хотят.
— Чего же?
— Рассорить нас.
— У тебя слишком разыгралось воображение, — бросила Зора и автоматически чмокнула меня в щеку. Она даже не попрощалась.
„Ну и катись", — подумал я.
Как же включить эту сучью духовку, чтобы подогреть спагетти? А черт ее знает! Я смотрел „Колесо чудес" и выиграл подряд поездку на Гаваи, набор дачной мебели и новый стерео. И тут почуял запах горелого. Я вскочил и бросился на кухню; отдирая подгоревшие макароны, я пропустил самое главное — круг призеров. А я хотел еще выиграть машину, пусть даже „олдсмобиль".
Мне нужно было выпить, но я решил не делать этого. Слишком уж много я пил последние полгода, а в алкаша превращаться неохота. К тому же с лета я прибавил несколько килограммов, а с Зориной готовкой согнать будет не так легко. Пара глотков, правда, не помешала бы. Выпивка взбадривает. Я налил в стакан подозрительный сок, который Зора покупает в магазине здорового питания; как ни странно, на вкус он был неплох.
По телевизору ничего интересного не было. Пошарив по полкам, я наткнулся на книжонку под названием „Трагическая магия". Пробежав несколько страниц, я понял: это то, что надо. Каждая фраза била, как ток. Такого я еще не читал. И этот парень, Весли Браун, конечно, наш брат, черный, писать умеет. Я пошел с книгой в спальню и лег поперек кровати. Еще двадцать страниц, и я с головой ушел в чтение. Герой предпочел сесть в тюрьму, чтобы не воевать во Вьетнаме. Да, это свой человек. Зора молодчина, у нее есть приличные книжки. Интересно, читала ли ее она сама или книжка просто пылилась на полке?
Я добрался уже до сто шестой страницы, когда, бросив взгляд на часы, увидел, что уже без четверти одиннадцать. Что за черт, куда она запропастилась? Она же сказала, что придет к десяти. Надеюсь, ничего не случилось. Но она с этой задницей Порцией, так что ничего не попишешь. Я прочел еще несколько страниц, но уже не мог сосредоточиться. В половине двенадцатого я, кажется, отключился.
Я проснулся, почувствовав, как Зора залезает в постель, но сделал вид, что просто ворочаюсь во сне. Незаметно посмотрев на часы, я увидел, что уже около часа ночи!
— Так ты все же решила явиться домой? Что случилось? Ты заблудилась или кого-нибудь встретила?
— О, Фрэнклин, пожалуйста! Была такая отличная музыка, я танцевала до упаду. Я даже не догадалась посмотреть на часы.
— В следующий раз посмотри.
— Слушай, я и не подумала, что ты учинишь мне допрос с пристрастием. Серьезно! Ревновать — одно дело, а ждать, чтобы устроить скандал, — совсем другое.
— Никто не скандалит, и я вовсе не ревную.
— Так о чем речь? Ты что, ввел комендантский час?
— Я ничего такого не говорил. Это ведь ты сказала, что вернешься к десяти, а сейчас уж точно не десять.
— Фрэнклин, я уже не маленькая!
— Конечно, но я же черт знает как волновался из-за тебя. Могло же что-нибудь стрястись.
— Ну, ладно, ладно. Ничего же не случилось. Следущий раз, если задержусь, позвоню. Хватит об этом. Я устала.
— Не сомневаюсь, что устала, — я подвинулся вплотную к стене. Зора и не попыталась приблизиться ко мне, не протянула руку, не обняла меня. Черт побери, уж не познакомилась ли она с кем-то?
Дарлин позвонила мне за день до Дня Благодарения. Она наверное узнала телефон Зоры в справочном бюро, потому что я ей не давал его.
— Ты собираешься? — спросила она.
— А ты?
— Поеду, если поедешь ты, одна ни за что.
— Да брось ты!
— Ты привезешь Зору?
— Да.
— Ну, тогда до завтра. Но они могут что-нибудь выкинуть, Фрэнклин.
— Ладно, пока.
Зора была явно возбуждена из-за предстоящей поездки к моим старикам. Когда мы садились на паром, я предупредил ее:
— Не надейся, что развлечешься, как только тебе надоест, мигни мне, и мы свалим.
— Но, Фрэнклин, будь снисходительнее к родителям. Ты с ними прямо на ножах. Разве так можно! Да ты же не единственный, кому не нравится, как его воспитывали. Тебе же тридцать два года! Даже если ты считаешь, что они в чем-то не правы, неужели до сих пор не можешь простить их?
