Ольга Матвеева - Случайные связи
— Да! — ответила Саша раздраженно и скрестила руки на груди. Не такого общения она ждала. Какой неприятный тип!
Он поднял руку, неспешно подплыл официант.
— Бутылочку вина и свечи! Будем отмечать встречу!
Официант удалился.
— Буду вас обольщать! — обратился писатель к Саше.
— Вы не слишком самонадеянны? — спросила Саша надменно.
— Нет, я не самонадеянный, просто оптимист.
Она рассмеялась:
— А вы мне начинаете нравиться.
— Отлично, значит, мой оптимизм имеет право на существование.
— Так, что вы пишете?
— Роман.
— А о чем?
— Детектив.
— А-а-а-а, понятно, — протянула Саша разочарованно.
— А вы думали про любовь?
— Надеялась. Послушайте, а разве можно в таком тихом, умиротворяющем месте писать детективы? И вообще, вы, что же получается, кровожадный человек?
— С чего вы взяли?
— Ну, авторы детективов, они же постоянно людей убивают, не по-настоящему, но мне кажется, чтобы убить даже персонаж, которого сам и придумал, нужно обладать известной долей смелости, ну и кровожадностью.
Мужчина расхохотался:
— В точку! Всю жизнь мечтал стать преступником, маньяком, да кишка оказалась тонка, слишком законопослушным оказался. Вот и реализую теперь свою жажду крови в литературе. Сублимация! А вот и наше вино! Предлагаю выпить за вас, за тонкого психолога, знатока человеческих душ! За очаровательную женщину, в конце концов! Как тебя зовут, кстати? Можно ведь на «ты»? Мы не на светском рауте, а на курорте. Я — Андрей, — он поднял бокал.
— Саша. А я предлагаю выпить за нахального, но ужасно обаятельного автора детективов!
— За нас! Юных, красивых, загорелых и безмятежных! — бокалы радостно звякнули.
— А ты, правда, детективы пишешь?
— Нет, — ответил Андрей неожиданно серьезно, — но лучше бы писал. Тогда меня, может быть, печатали бы. Настоящая литература сейчас никому не нужна. Но не будем о грустном. Я, пожалуй, лучше продолжу тебя соблазнять. Я не слишком откровенен в обозначении своих намерений? — он положил свою темную ладонь на ее красноватую, которой еще только предстояло потемнеть.
— Не слишком, — Саша улыбнулась. — Даже приятно.
— Писательство в наше время — это путь самурая, — говорил Андрей следующим вечером. При этом он жадно прихлебывал вино и оглаживал Сашины коленки. В таверне тихо играла музыка, а снаружи плескалось море, блестели звезды, и громко смеялись немцы.
— Что это значит?
— Понимаешь, путь самурая, путь воина, это осознанное стремление к смерти. А у него ведь есть альтернатива.
— Какая?
— Просто жить. Как все. И ждать смерти не раньше, чем придет ее черед.
— А при чем здесь писатели? Они тоже хотят преждевременной кончины?
— Некоторые хотят, разумеется, но не осознанно. Да не в смерти дело! Смерть она все равно придет и не стоит ее торопить. Путь самурая, это не более чем образ. Все дело в том, что писатель, возможно, и хочет жить как все, но он не может. Не может, понимаешь? Слова рвутся из него. Они будто взрывают его изнутри. Он не может их удержать. И эти слова, что рождаются внутри него, непременно должны обрести материальную форму. Непременно должны быть зафиксированы. И вот он сидит со своим компьютером или над листом бумаги, это уж кто как привык. Он пишет, пишет. Он вкладывает в эту дурацкую писанину свою грешную, смятенную душу. К концу дня он опустошен. Или к утру. Он будто сам пережил то, что пережили его герои. Его душа разодрана в клочья. Ему хочется напиться. И он пьет. А куда ему деваться? Он готов возложить на алтарь искусства свою любовь, карьеру, деньги, он готов пожертвовать своим покоем. Может, покой и раньше не был в числе его жизненных приоритетов, но сейчас о нем стоит забыть навсегда. Иногда ему кажется, что он сходит с ума, потому что не всегда знает, где заканчивается жизнь и начинается вымысел. Он не всегда в состоянии понять — он ли творит новую реальность, или придуманная реальность вдруг начинает повелевать им? Ведь часто события, описанные в книге, начинают сбываться. А персонажи ему иногда ближе родных людей. И книжка становится будто бы продолжением тебя самого. Частью тебя. Твоей ногой или рукой. Или просто тобой. И вот тебя никто не хочет читать. Никому не нужно твое творчество, и ты думаешь, что и сам ты не нужен. Потому что ты уже не отделяешь себя от своего творчества. Тебя не хотят печатать, не хотят читать, точнее, прочитали бы, да только никто не знает, что ты пишешь, потому что тебя не печатают. И вот твои друзья и знакомые богатеют, покупают новые квартиры и машины, влюбляются, женятся, рожают детей, а ты, даже занимаясь сексом или валяясь на пляже, вынашиваешь свои гениальные замыслы, ты все сидишь за своим компьютером и пишешь, пишешь… И чувствуешь себя счастливым, когда тебе удалось написать удачную фразу, абзац, рассказ, роман. Ты ликуешь. Но очень недолго. Ты хочешь, чтобы результат твоего труда оценили. Хоть кто-нибудь!
Ты отправляешь текст своим друзьям, а они не находят времени, чтобы его прочитать, а если и находят, не всегда разделяют твои восторги. Хотя иногда и разделяют, но тут невозможно понять, насколько они искренни, ибо они друзья и не хотят тебя обидеть. Они в лучшем случае сдержанно говорят, что им нравится, а в худшем… «Тебе никогда не стать классиком! У тебя ни одной свежей мысли! У тебя язык вихляется. Для тебя, наверное, не важен такой пустячок как стиль?». — Андрей явно передразнивал кого-то. — Ты отправляешь свое творение в издательства, а оттуда отвечают что-то про кризис, про то, что они не печатают неизвестных авторов, что им нужны идиотские детективы и фэнтези. А серьезная проза на фиг не нужна. И вот ты сидишь, выпиваешь и размышляешь, а на фиг все это нужно тебе? И вот тебе уже хочется сойти с пути самурая и вернуться на путь обыденности. И ты говоришь себе: «Все, хватит! Пис а ть в стол, что может быть бестолковее! Графоманство, что может быть нелепее! К чертовой матери всю эту писанину, буду жить как все люди!». И, действительно, некоторое время живешь, как люди… А потом… Потом слова, что рождаются в тебе, снова начинают рваться наружу. И ты понимаешь, что если однажды ты вступил на путь самурая, значит, ты будешь им идти. И будешь писать, будешь падать в бездны творческих кризисов и воспарять на крыльях Пегаса, когда снисходит вдохновение, будешь терпеть критику и отказы издательств, ты будешь радоваться как ребенок, когда тебя хвалят. И будешь извлекать слова из своей жизни, а жизнь свою превращать в слова. И станешь счастлив, когда слова будут рваться из тебя, и печалиться, когда тебе нечего сказать. И ты поймешь, что это твой путь, единственно возможный для тебя, каким бы трудным он ни был, потому что если ты не идешь этим путем, значит, это уже не ты. Значит, ты теряешь себя. И обыденность — это не твое! И если у тебя есть хоть один читатель, значит, не зря ты избрал путь самурая, значит, тебе есть ради чего по нему идти!
