Сьюзен Донован - Невеста плейбоя
– Ага. – Саманта кивнула и отпила глоток вина.
– Я прорвался из их кольца и уже набрал скорость… и увидел его. – Джек замолчал и перевел дыхание. Он ненавидел эти воспоминания, они всегда давались ему чертовски тяжело. И если бы на месте Сэм был кто-то другой, он, конечно, не стал бы ничего рассказывать. Просто попросил бы сменить тему. Или послал к черту.
– Погоди! – Саманта выпрямилась, спустила ноги на пол и поставила бокал. – Не нужно мне ничего рассказывать. Я не должна была спрашивать и заставлять тебя переживать это снова. Прости меня, Джек.
Толливер поднял взгляд и был удивлен, увидев на ее лице раскаяние и сочувствие. Саманта улыбнулась, но ему показалось, что она чуть не плачет:
– Думаю, я найду все в Интернете. Не стоило расспрашивать, но я и представить себе не могла, что ты так тяжело это переживаешь.
Джек, которого даже неприятная тема и болезненные воспоминания не могли отвлечь от главной цели, воспользовался случаем, чтобы пересесть с дивана поближе к Саманте. Он устроился потную к ней и, положив руку на спинку дивана, спросил:
– Ничего, если я буду здесь? Мне легче рассказывать, когда я говорю шепотом.
Она кивнула, глядя на него огромными синими глазами.
– Когда все случилось, это просто был провал. Боль, а потом беспамятство. Подробности я узнал только полгода спустя, когда набрался смелости, чтобы посмотреть запись игры. Я не смог увернуться, и защитник «Кливленд индианс», который шел со скоростью больше моей, врезался в меня на полном ходу. Он был ростом шесть футов шесть дюймов и весил двести семьдесят пять фунтов. Когда я упал, то почувствовал, как внутри меня что-то рвется. Ткани рвались с таким жутким хрустом и чавканьем… Боль была такой, что я подумал, что умираю, и потерял сознание. А когда пришел в себя… – Джек проглотил комок в горле и закончил совсем тихо: – Когда я все же пришел в сознание, то пожалел, что не умер сразу.
– Господи, Джек!
– Врачи называют это… хотя какая разница! Смысл в том, что в результате столкновения колено сместилось, я повредил целый ряд нервов и несколько артерий, порвал три связки и оторвал мышцы голени от костей.
– Нет… – прошептала Сэм, в ее глазах застыли ужас и слезы жалости.
– И врачи тут же порадовали меня, заявив, что если первая же операция не даст ожидаемых результатов, то ногу придется ампутировать.
– Не надо… – Саманта прижала руку к левой стороне груди, где бешено стучало и болело сердце, и прикрыла глаза, чтобы не видеть лица Джека – побледневшего и усеянного бисеринками пота. – Я не думала, что это будет настолько страшно.
– Но в конце концов ногу ведь удалось спасти и я даже могу ходить! Правда, для этого потребовалось шесть операций и пять месяцев реабилитации… Но, учитывая первоначальные перспективы, все не так уж плохо! Я выжил, и у меня по-прежнему две ноги. Я могу ходить и даже пробежаться при случае, хотя в такой исход после матча не верили даже самые завзятые оптимисты. Можно сказать, все кончилось очень и очень хорошо.
К его удивлению, Сэм вдруг прижалась к нему. Она была намного миниатюрнее его, но каким-то образом сумела обнять Джека крепко-крепко и теперь сопела ему в грудь. Толливер замер. О да, это доставило ему удовольствие – приятно, когда женщина прижимается к тебе, обнимает тебя. Но он понимал, что ею двигало не желание секса, а что-то другое. Порыв был не телесный, а душевный, и это создало меж ними некую новую близость. Джек прислушивался к своим ощущениям: внутри разливалось тепло и чувство умиротворения. Ему даже не хотелось большего. Просто сидеть вот так и ощущать ее рядом и знать, что он не безразличен Саманте. Кто бы мог подумать, что Джек Толливер согласится удовлетвориться такой малостью?..
– Мне так жаль. – Саманта подняла голову и шепнула это ему на ухо. Толливер вдохнул пряный запах ее волос, почувствовал дыхание на щеке… но прежде чем волна возбуждения успела накрыть его, он вдруг вспомнил тот день, когда сел мимо стула. Первая их с Сэм встреча. Тогда она смотрела на него с выражением лица чисто материнским. Жалость и желание помочь. Не совсем то… а вернее, совсем не то, что нужно мужчине для страсти и секса.
– Не надо меня утешать, Сэм. Я в порядке. – С этими словами Толливер осторожно отстранился от Саманты и улыбнулся ей, показывая, что все ужасное осталось позади.
На лице Саманты мелькнуло удивление, потом она нахмурилась и принялась пристально вглядываться в его лицо. Так пристально, что Джек занервничал.
– Ты не прав, – заявила она после продолжительного молчания. – Все мы иногда нуждаемся в утешении. Ноты ведь никому не позволил по-настоящему пожалеть тебя, да? Сколько лет назад случилось несчастье?
– Да нет же, Сэм! Почему ты так решила? Моя палата всегда была полна людей… Ты не поверишь, но всякий раз, как по телевизору повторяют подборку самых страшных травм на поле, я получаю письма от болельщиков.
– Как давно это случилось?
– Тринадцать лет назад. Так что я совершенно не нуждаюсь в сочувствии и утешении. Не надо меня жалеть, словно ты моя мама.
Саманта удивленно уставилось на него широко распахнутыми голубыми глазами, потом вдруг откинула голову назад и захохотала. Давно Джек не слышал, чтобы женщина смеялась вот так – гортанно, искренне, хлопая ладонью по коленке.
– Ох, ну ты даешь! – выговорила она, отдышавшись и аккуратно стерев пальцем выступившие слезы.
– Не понял, что тебя так развеселило?
– Видишь ли… – Она выдержала паузу, чуть повернулась, и Толливер не поверил своим глазам: тело и лицо в доли секунды претерпели огромную метаморфозу. Дружеское участие и теплое сочувствие сменились чувственной улыбкой. Плечи расслабились, и грудь как-то выступила вперед. Поднятый подбородок позволял любоваться нежной шеей. Толливер сглотнул и уставился на ее губы. Блеснули влажные зубки, и Саманта прошептала: – Ты слушаешь меня, Джек?
– Ну да… – Он вздохнул и задержал дыхание.
– Все мои мысли и чувства так далеки от материнских, когда дело касается Джека Толливера, что… что они близки к чему-то совершенно другому.
– Правда? – Джек вдруг почувствовал, что у него пересохло во рту. И губы такие сухие, словно лицо опалил горячий ветер.
– Истинная правда, – медленно и торжественно произнесла Саманта и, наклонившись вперед, расстегнула маленькие серебряные замочки на босоножках. Изящные черные туфельки на высоких каблуках соскользнули на ковер. Одна. Потом вторая. Толливер смотрел на них и думал, что это чертовски возбуждающее и завораживающее зрелище – черные босоножки Сэм на светлом ковре.
– Они близки к тому, что ты говорила мне в машине? – с надеждой спросил Джек, торопливо расстегивая запонки с улыбающейся Мэрилин и запихивая их в карман. Интересно, сколько туда еще влезет предметов одежды, спросил он себя, потому что искренне надеялся, что в течение следующих нескольких минут ему много чего предстоит с себя снять. Потом удивился глупой и ребяческой мысли.
