Барбара Картленд - Неожиданное наследство
– Хорошо, я что-нибудь принесу, – ответила Элизабет. – А вы не заглядывали ко мне в комнату – может, там найдется что-нибудь, что вам понравится?
– Постережешь его, пока я посмотрю? Только не заходи, пока он не позовет. Больные всегда раздражаются, когда за ними наблюдают.
– Это точно, – согласилась Элизабет, а потом не без удивления добавила: – А вы здорово разбираетесь в подобных вещах, тетя Кристина! То есть в тех вещах, которые могут вызвать недовольство или смутить.
– Спасибо, – улыбнулась Кристина. Как это ни абсурдно, комплимент был ей приятен.
– Наверное, я плохо выразила свою мысль, – продолжала девушка, – но я действительно хочу сказать спасибо за то, как вы рассказали мне о Стенли. – Ее голос на мгновение дрогнул. – Вы сделали это очень бережно. Знаю, я плакала и устроила истерику, но вряд ли я вынесла бы, если бы со мной говорил кто-то еще, кроме вас. Когда я уже потом размышляла над этим, я поняла, что вам тоже было несладко.
– Верно, – сказала Кристина и вдруг, поддавшись порыву, взяла племянницу под руку. – Я очень сожалею обо всем, Элизабет, очень сожалею. Я хочу для тебя одного-единственного, и, думаю, ты знаешь, что это такое, – твое счастье.
Элизабет замерла, и Кристина догадалась, что девушка борется со своими эмоциями. Рана, нанесенная ей Стенли Джойнсоном, была еще слишком свежа и болела слишком сильно, чтобы спокойно говорить об этом.
– Сомневаюсь, что когда-нибудь я буду по-настоящему счастлива, – наконец тихо проговорила девушка. – Но скажу вам одно, тетя Кристина: я намерена хорошо проводить время. Развлекаться, получать от жизни максимум удовольствия, и плевать мне на последствия.
Кристину озадачили вызывающие интонации в ее голосе. Она отлично знала: когда судьба наносит человеку сильный удар, то он либо ломается, либо крепко стискивает зубы и пытается выбраться из затруднительного положения, опираясь на собственную храбрость, пусть и напускную. Хорошо еще, что Элизабет не так-то легко сломать. «В этом она отличается от меня», – подумала Кристина, со стыдом вспомнив собственную реакцию на поражение.
– Кажется, я нравлюсь Тони. А вы как считаете? – спросила Элизабет.
– Уверена, что нравишься, – ответила Кристина, – и он очень милый молодой человек.
– У него не много достоинств, – беспечно произнесла девушка, – но он отлично танцует, да и внешность у него привлекательная, так что я не буду возражать, если он, наравне с другими, пригласит меня куда-нибудь.
Ее слова позабавили Кристину: Элизабет рассуждает, как избалованная светская кокетка, завсегдатай лондонских салонов. Однако она отлично знала, что девушка просто пытается исцелить раненую гордость, спрятать свою боль и страдания. Как же молодежь боится сочувствия, подумала Кристина, вспоминая, что и она когда-то шарахалась от любых проявлений жалости или понимания.
– Думаю, мне стоит воспользоваться этим, пока он в отпуске, – сказала она вслух.
– Мне тоже, – согласилась с ней Элизабет. – Между прочим, он вот-вот придет на чай, так что поторопитесь, тетя Кристина, идите за книгой, иначе я не успею приготовиться к его приходу и буду выглядеть замарашкой.
Следующие несколько часов Кристина просидела возле комнаты Дональда, читая примитивную и малосодержательную любовную историю, которую она нашла на книжной полке у Элизабет. «Почему в романах герои совсем не соответствуют реальным людям? – спрашивала она себя. – Если бы на месте главного героя был Тони, то, я уверена, он воспользовался бы ситуацией и обязательно завладел бы сердцем Элизабет, и все закончилось бы свадебными колоколами. Но я чувствую, что Элизабет повзрослела буквально за ночь, и теперь она слишком взрослая, чтобы быть добрым товарищем Тони Доусону. Страдания – это великий учитель, однако многие из нас все равно остаются глупыми и невежественными, сколько бы испытаний ни выпало на их долю».
Кристина подумала о себе. Она узнала так много и о многом, но ей все равно кажется, что в душе она осталась прежней – той же самой юной, мечтательной девушкой, которая верила в чудеса, в любовь навеки и в то, что в последней главе ко всем героям обязательно приходит счастье.
– Какая же я глупая! – вслух проговорила Кристина. – Я так и не повзрослела, я осталась вечным Питером Пэном. Нелепость!
Сравнение рассмешило ее, однако по сути все было именно так. То, что она выстрадала с Гарри, не наполнило ее душу горечью и цинизмом.
«А с какой стати? – уже мысленно спросила она себя. – Ведь во всем, что со мной случилось, виновата только я. И я это знаю. Если бы мы все признавали свои ошибки – пусть даже только наедине с самим собой, – половину мировых проблем можно было бы легко решить. Искать же оправдания собственным поступкам, когда с самого начала осознаешь, что поступаешь неправильно, – это все равно что бросать деньги на ветер!»
– Я была дурой, – снова вслух сказала себе Кристина. И добавила, вспомнив старую пословицу: – Дурак легко расстается с деньгами.
Ей показалось, что Дональд что-то пробормотал, и она вошла в его комнату. Мальчик не спал и дышал с трудом.
– Тетя Кристина, я отвратительно себя чувствую, мне ужасно жарко.
Кристина дала ему попить воды. Напившись, он откинулся на подушку.
– Тебе хочется чего-нибудь? – спросила она.
Дональд помотал головой, но через мгновение медленно, неуверенно произнес:
– А вы можете… поиграть… для меня на пианино?
Сердце Кристины забилось быстрее.
– Я бы с удовольствием, но мне не хочется оставлять тебя одного! Давай договоримся так: если я тебе понадоблюсь, позвони в колокольчик. Я оставлю его на кровати, возле твоей руки.
По его выражению лица она поняла, что ему понравилась идея, и принесла с камина в своей спальне слегка помятый медный колокольчик, который ее матери подарил какой-то знакомый, живший в Индии. Она вложила его в руку Дональда и, не говоря ни слова, спустилась вниз в гостиную. Открыв крышку рояля, она села и задумалась, какую музыку ему было бы приятно послушать. Странно, но Артур запрещал своим детям учиться музыке.
«Какая музыка интересна обычному четырнадцатилетнему подростку?» – спрашивала себя Кристина и вдруг обнаружила, что наигрывает вальс Штрауса. Красивая мелодия пробудила в ней множество воспоминаний – воспоминаний о первом спектакле с ее участием, когда оркестр в качестве увертюры к первому действию играл именно этот вальс. Она вспомнила, как ждала выхода в кулисах, одетая в белый шифон, с большим букетом искусственных цветов в руках.
Ее выход всегда сопровождался бурей аплодисментов. Вероятно, зрителям первых рядов она действительно казалась красивой и романтичной. Сама же она в эти мгновения лишь ощущала запах грима, боль в пальцах, которые колола проволока, торчавшая из цветов, и панический страх забыть роль.
