Беспринципная (СИ) - Резник Юлия
— Макаров здесь ни при чем. Господи, он мне даже не нравится! — наконец, снисходит она до ответа.
— Да? Но Машка сказала…
— Мало ли что Машка сказала! У нее вообще язык без костей.
— Я заметил! Будьте родителями, говорит… Зачем быть любовниками, — ерничаю.
— Именно так. Она же не знает, что мы уже и не любовники даже!
В голосе Зои звенит истерика.
— Вот как?
— А то нет! Когда мы в последний раз трахались?! — повышает тон, оборачиваясь ко мне так стремительно, что волосы по лицу хлещут. Судорожно соображаю, на что она намекает, бегая взглядом по Зойкиному раскрасневшемуся от эмоций лицу. Может, зря я себя по рукам бил? Может, она не имеет ничего против моих навязчивых поползновений? Может, зря я загнался, может, она вовсе не думает, что мне от нее только секс нужен? Я голову сломал, размышляя над тем, почему она отдаляется, и тогда этот вывод показался мне наиболее вероятным. И обороты я сбавил лишь для того, чтобы она ощутила для меня свою ценность вне постели, да видно, что-то пошло не так.
— Нет, я понимаю… Тебе-то есть с кем сбросить напряжение… Но мне, знаешь ли, тоже нужно…
— Тихо! — рявкаю. — Что ты несешь?!
— То! Попрекаешь меня Макаровым, а сам наверняка спишь с Ануш… А я… А я…
Зоя вдруг осекается. Стирает со щек стремительно накатившие слезы и снова отворачивается, содрогаясь от рыданий. В этот миг агрессия во мне испаряется. Я хватаю ее за плечи, осторожно, но твердо, прижимаю к себе. Зойка сопротивляется лишь секунду, затем вцепляется в меня, пряча лицо на груди, и начинает плакать так отчаянно, что еще немного, и я зарыдаю сам.
— Нет у меня ничего с Ануш… — шепчу, а у самого в голове какой-то пипец творится. — Не реви, слышишь? Нет ничего… Клянусь.
Зоя кивает, обливаясь слезами. В поисках утешения прижимается теснее ко мне. Будто это не я виновник всех ее бед.
— Почему ты тогда… Ну…
— Думал, так ты поймешь, что я не за этим к вам приезжаю.
— А за чем?
— Потому что не могу по-другому, Зой. Потому что люблю и не представляю без вас своей жизни. Я же каждый раз боюсь, что эта встреча — последняя. Что ты устанешь от таких отношений… — меня прорывает. Наружу лезет то, в чем я бы никогда не признался в других обстоятельствах.
— Я и устала, — всхлипывает Зоя, вытирая слезы. — Ты прав. Устала жить, как воровка. Устала быть второй, прятаться, ждать и бояться… Я ведь тоже боюсь, что ты однажды решишь от меня избавиться. Зачем тебе такие напряги?! Ануш поправилась. У вас все наверняка хорошо… А я… Ты даже представить не можешь, что я переживаю каждый раз, когда ты уходишь…
Зоя отскакивает и зло меня толкает. Терплю. Один раз, другой, отступая все дальше. Пусть девчонка выпустит пар. Ей, походу, нужно. А на третий ловлю ее за руку, резко дергаю на себя и впиваюсь в губы. Когда-то потом мне придется принять самое сложное решение в моей жизни. Когда-то потом, да… Сейчас же я хочу ее так, что этому нет никаких сил сопротивляться. По венам лупит тестостерон. Стаскиваю с Зои футболку, дергаю вниз штаны и понимаю вдруг, что ее от меня натурально колбасит. Какого черта я вообще решил, что ей что-то там может не нравиться? Веду носом по нежной девичьей коже. Она пахнет страстью и молоком. Несмотря на то, что Гошка еще пару месяцев назад был отлучен от груди.
Втягиваю в рот поочередно вершинки — остатки сладки, но я бы ее вообще всю сожрал… Толкаю Зою к дивану. Она падает, непроизвольно раскидывая ноги, и становится очевидным, что ей хватило пары секунд, чтобы стать для меня готовой. Наспех прохожусь дрожащими пальцами по скользкой сердцевине. И не в силах терпеть, почти тут же заполняю ее собой.
— М-м-м… Люблю тебя. Так люблю, — бормочет она, с отчаянием толкаясь навстречу моим бедрам.
Это и сладко. И горько… И нежно. И отчаянно.
— И я… И я… Зой. Давай, малыш. Я долго не выдержу… Очень соскучился.
Ее выгибает вверх. Из груди вырывается сдавленный стон, заполняет собой всю комнату, как я заполняю ее собой там, снизу… Лишь постепенно картинки, мельтешащие перед глазами, начинают замедляться. Падаю прямо на нее. Утыкаюсь лицом в покрытую мелким бисером пота шею.
— Я все решу, — шепчу. Зоя кивает, зарываясь пальцами в мои волосы, но горячие слезы, которые капают мне на лицо, кричат, что тут она не особо мне верит. А зря…
Я собираюсь быстро и уезжаю, не оглядываясь, иначе просто не смогу исполнить задуманное. С каждым километром до дома сердце колотится все сильнее. Мои руки влажные, мысли путаются, но я знаю одно — отступать уже поздно. А тянуть дальше нельзя. Это нечестно по отношению ко всем нам, не только к Ануш.
Поставив машину в гараж, выхожу на улицу и долго-долго любуюсь садом, домом, который построил, считай, своими руками. Сюда вложено столько души… Здесь я был так счастлив… Как, почему все пришло в эту точку? Могла ли жизнь пойти по-другому? Хотел бы я, чтобы она пошла иначе? Из этой точки кажется — нет, вряд ли.
— Арман, ты чего не заходишь?
Оборачиваюсь к Ануш. Она стоит в глубине сада — до боли родная и знакомая. Любимая даже, но уже совсем не той любовью, что была вначале. На деревянных ногах я подхожу ближе, беру ее руку в свою и, глядя в глаза, взволнованно замечаю:
— Нам нужно поговорить.
Она напрягается и тут же будто бы обмякает.
— Решился, значит, — говорит мягко, и я вдруг с ужасом понимаю, что если она и не знала наверняка, то уж точно о чем-то догадывалась.
— Ануш, послушай… Я не знаю, как сказать это мягче. Ты мне дорога, и ты знаешь, как сильно я тебя ценю и уважаю. Но…
— Но ты больше меня не любишь, — спокойно завершает она мою мысль. В ее голосе ни упрека, ни обиды, просто горькая, тихая грусть.
— Если бы… Мне бы было гораздо легче, — отворачиваюсь, тру глаза. — Люблю, очень. Но совсем не той любовью, которой муж должен любить жену.
Она медленно кивает, обхватывает себя руками, будто озябнув.
— Я знаю. Надеялась, что ты нагуляешься, а я смогу понять и принять. Но у тебя все серьезнее, да? К ней…
— Прости меня, — мне с большим трудом удается протискивать слова сквозь сжавший горло спазм. — Я никогда не хотел причинять тебе боль.
— Я знаю, — она горько улыбается, поглаживая мою руку. — Это жизнь, Арман. Мы не можем контролировать, кого любим и как. Спасибо, что не бросил меня в трудные времена. Не думаю, что без твоей поддержки я нашла бы в себе силы бороться. А так… Я жива. И это главное. А остальное… Нюансы.
Она смотрит на меня, как будто правда не держит зла. Наверное, только человек, побывавший одной ногой на том свете, способен на такое спокойное, зрелое принятие. Есть в Ануш какая-то скрытая величавая сила — та самая, что привлекала меня все эти годы. Я сильно недооценивал ее, думая, что этот разговор будет невыносимым. А на деле все прошло гораздо проще, чем я представлял, но почему-то от этого мне только хуже.
— Я обещаю тебе, что буду рядом. Что бы тебе ни понадобилось — ты всегда можешь на меня рассчитывать. На дом я не претендую. В деньгах ты стеснена не будешь, — сглотнув сухость во рту, чащу, чтобы хоть так усмирить бунтующую совесть. Глаза, сука, на мокром месте…
— Вы из-за этого разругались с Седой? — спрашивает Ануш после некоторой паузы.
— Мы не ругались. Но да, она узнала о том, что у меня появилась женщина, и отреагировала соответственно.
Ануш кивает, тяжело опускаясь в кресло.
— Это же Зоя, да? Поэтому Седка и порвала с ней отношения? Хотя нет, молчи… Боюсь, даже широты моей души не хватит, чтобы это принять… — замечает с невеселым смешком.
Господи, как же это сложно! В груди печет. Хочется себя отпинать за боль, которую причиняю когда-то любимой женщине.
— Ануш, послушай, я…
— Иди, Арман. Будь счастлив. Я тоже заслужила свое спокойствие.
Так, да? Ну, может, и правильно. Что толку от моих извинений?
Я целую ее в щеку и ухожу, чувствуя огромную, гнетущую тяжесть наравне с чудовищным облегчением от того, что мне никого не нужно больше обманывать.
