Ромашка для Горыныча - Юлианна Клермон
Поэтому сейчас я тянусь к Егору, лаская его, пусть и неумело, но не менее страстно, чем он. И принимаю его горячие, такие желанные ласки.
Не знаю, в какой момент с меня слетают остатки одежды, а Егор нависает надо мной, приподнявшись на руках, и там, внизу, меня касается что-то очень твёрдое и горячее.
Впиваюсь ногтями в плечи парня. Сердце колотится, дышу, будто поднимаюсь на эшафот, и с трудом сглатываю.
Знаю, что сейчас будет.
Столько историй слышала в детдоме, что страх перекрывает всю решимость и напрочь отбивает желание. Потому что девчонки говорили, что первый раз настолько ужасен, что некоторые даже доставали где-то алкоголь и напивались, чтобы лишиться девственности в неадекватном состоянии и потом ничего не помнить.
Широко распахнутыми глазами смотрю на Горина и жалобно всхлипываю. Меня всю трясёт, и даже губы ощутимо дрожат.
— Ты чего испугалась? — шепчет он. — Не надо бояться, малыш. Девочка моя сладкая…
Горин ласково касается моих губ, а я судорожно выдыхаю, разжимаю занемевшие пальцы и веду ладонями по его плечам и груди.
Постепенно поцелуй становится более страстным, горячим. Наши языки переплетаются в стремительном интимном танце, и я сама прижимаюсь к горячему телу, стремясь сократить оставшееся между нами расстояние.
Но Егор не торопится. Отстраняется, опускается ниже и нежно проводит горячим языком по соску. Захватывает его губами, то втягивая его, то отпуская. И я выгибаюсь, с силой вдыхая воздух, а потом судорожно выдыхая от пронзившего всё тело жаркого всполоха.
Снова и снова улетаю в заоблачное ничто, уже не сдерживая рвущиеся из груди стоны.
Оставив в покое мою грудь и вновь захватив рот, Горин жадно меня целует, заставляя сознание отключиться, и одновременно пропускает подо мной руку, крепко прижимая к себе за талию.
А потом я снова чувствую касающуюся меня горячую твердую плоть, и бёдра Егора резко подаются вперёд, а рука, мягко обвивающаяся вокруг талии, вдруг становится капканом, не дающим ни сдвинуться, ни увернуться.
Меня накрывает оглушающей волной боли, и я кричу, выгибаясь назад и царапаю гладкую кожу, отталкивая Егора и пытаясь избавиться от источника боли.
Новый толчок и снова вспышка. Мой крик, и выступившие на глазах слёзы.
Плачу, отталкиваю Егора, но он не сдвигается. И вообще больше не двигается. Замерев, с жадностью смотрит на меня.
А я закрываю лицо ладонями, отворачиваюсь и горько плачу. Мне больно и обидно. Потому что всё, что рассказывали девочки в детдоме — правда. Первый раз ужасен! Просто ужасен!
— Всё, всё, не плачь, — шепчет Егор. — Больше больно не будет. Ну, маленькая, тихо-тихо…
Он отводит мою ладонь от лица и зацеловывает меня, а потом захватывает губы. Тихо всхлипываю, не отвечая на его поцелуй. Просто позволяю языку Горина хозяйничать у меня во рту.
Горячие пальцы скользят по моим волосам, очерчивают скулы. Губы перемещаются на шею, и я тихо вздыхаю, потому что, несмотря на весь ужас, происходящий сейчас со мной, несмотря на боль, распирающую меня изнутри, от нежных поцелуев по телу снова бегут мурашки и волны приятного тепла.
— Вот так, моя хорошая, — жарко шепчет Егор и медленно толкается вперёд.
Больно, но уже не так сильно, поэтому только дёргаюсь и судорожно выдыхаю.
— Вот так, девочка, — шепчет Горин, продолжая неспешные движения. — Какая же ты маленькая… Моя маленькая… Моя милая… Моя сладкая… Да… Вся моя…
Нежный шёпот, горячее дыхание прямо в ухо и бесконтрольно снующие по телу мурашки, заставляют забыть обо всём плохом. Дыхание сбивается, а сердце бешено колотится.
Егор возвращается к губам, и я жадно принимаю и отвечаю на его ласку.
Поцелуй постоянно прерывается нашим тяжёлым дыханием, но мы снова и снова ловим губы и выпиваем, вытягиваем из них всю страсть, на которую они способны.
В какой-то момент ловлю себя на том, что сквозь слабые отголоски боли изнутри поднимается что-то уже смутно знакомое — горячее и тягучее, заставляющее стонать и извиваться, подаваясь навстречу. Стараюсь поймать эту томительную негу, позволяю этой обжигающей волне поглотить себя и выгибаюсь навстречу, хрипя и задыхаясь от лавины, сметающей всё на своём пути.
Бьюсь под движущемся тяжёлым телом, кричу от невозможности переполняющих меня эмоций и сама ловлю губы Егора, стараясь утолить образовавшуюся нестерпимую жажду. В один миг взрываюсь, разлетаясь на кусочки, и дрожу, впившись руками в крепкие горячие плечи.
В несколько толчков Егор ускоряется и сдержанно стонет, а потом мне на живот капает что-то горячее. Горин тяжело дышит, опускается на локти, придавливая меня своим телом и долго жадно и горячо целует.
— Ведьмочка моя страстная… — шепчет он между поцелуями. — Такая горячая и чувственная… Люблю тебя…
— Люблю, — вторю эхом, крепко прижимая его к себе.
Мой! Никому не отдам! Никогда! Не позволю даже смотреть! Потому что мой! Мой!! Мой!!! Кто сказал, что драконы — жадные ревнивые собственники? Они безбожно врут, потому что ведьмы намного, намного жаднее!
Ещё какое-то время мы нежимся на кровати. Егор обнимает меня со спины, крепко прижимая к себе и мягко зацеловывая спину и шею.
А я лежу у него на плече, двумя руками обхватив его ладонь, и думаю о том, что девчонки в детдоме никогда не рассказывали о том, что может быть так хорошо, так легко и так нежно-остро, что сердце сжимается от одной только мысли о том, что человек, которому ты принадлежишь душой и телом, точно так же душой и телом принадлежит тебе. И от обуревающих тебя эмоций хочется смеяться, плакать и парить в небесах.
Ну и что, что действительно вначале было больно. Зато всё остальное было так сладко, что внутри всё до сих пор невольно плавится и томительно ноет.
И бабушка Наташа всё-таки была мудрой женщиной, потому что я счастлива. Неимоверно счастлива!
Бабушка! Мысль режет мозг, разрывая нирвану реальности.
— Егор! — резко подскакиваю и оборачиваюсь. — Твоя бабушка!
Сколько времени? Кидаю взгляд на часы. О, Боже! Половина восьмого! Не знаю, до скольки работают театры, но не круглосуточно же!
— Чёрт! — Егор тоже садится. — При самом лучшем раскладе она приедет где-то через час.
— А при худшем? — испуганно смотрю на Горина.
— При худшем, минут через пятнадцать.
Спрыгиваю с постели и начинаю собирать раскиданные по полу вещи.
Между ног неприятно саднит, и я невольно морщусь. Но всё равно ни о
