Ты и небо - Алина Егорова
Фатих лихо управлял яхтой, Айташ принес коктейли. В другой бы раз к недоверчивой Ясновской непременно закралась мысль: а не подсыпали ли ей чего в бокал? Сейчас она была с экипажем. Они, девчонки и трое мужчин: второй пилот, бортпроводники Матвей и Полукатин – экипаж. Экипаж – это не разношерстный офисный коллектив, в котором каждый сам по себе, а нечто более сплоченное, люди, на которых можно рассчитывать в критической ситуации. Не взирая ни на какие трения, если таковые имеют место быть.
Диана непринужденно щебетала на своем далеком от совершенства английском с Фатихом. Она не кокетничала, не подстраивалась, а оставалась такой, какая есть – искрящейся, с каплей изысканного высокомерия. Инна не переставала ею любоваться. Надо же так уметь! Она сама никогда в компании симпатизирующих ей малознакомых мужчин не чувствовала себя раскованно: суетилась, терялась и не знала, куда себя деть, в лучшем случае принимала облик ледяного изваяния.
Откровенно говоря, Диана далеко не красавица: крупный нос, наводящий на мысли о вороньем клюве, маленькие щелочки глаз, и остается только удивляться, как она придает своему взгляду столько выразительности. Плечи широкие, груди нет, длинные, кривые ноги, стесняться которых Диана и не думает. Напротив, она не раз сообщала, что из-за формы ног в школе ее прозвали принцессой Икс. Не больше, не меньше – принцесса. Что есть, то есть: достоинство у Охрименко как у ее высочества.
Инна как-то спросила Диану, почему почти все девушки постоянно сомневаются в своей привлекательности, а она нет. Вообще Дианка классная, ей можно задавать подобные вопросы. Она рассмеялась своим русалочьим смехом, тряся темно-каштановой гривой.
– У тебя папа есть? – спросила Охрименко внезапно серьезным голосом. Контраст, с которым она часто меняла интонацию, придавал ей очарование.
– Есть, – растерянно произнесла Инна, не понимая, к чему этот вопрос.
– Он тебя любит?
– Наверное, – уклончиво ответила Инна. Ясновской не хотелось никого посвящать в подробности своей семьи. Отец ушел, когда ей было три года. С тех пор они не общались. Едва ли он ее любит, если вообще помнит о ее существовании.
– Ты даже не знаешь, любит ли тебя папа, – усмехнулась Диана. – А я ничуть не сомневаюсь в отцовской любви. В детстве он каждый день мне говорил, что я красивая. Что я самая лучшая и любимая. Это он назвал меня Дианой в честь принцессы Уэльской.
– Замечательный у тебя папа, – согласилась Инна.
– Хоть мама говорила, что ты красивая?
– Два раза, – оживилась Инна. – Я хорошо помню, как в четыре года мама где-то купила нарядное платье, надела его на меня и восторгалась моей красотой. В другой раз это было, когда я собиралась на последний звонок.
– Два раза! – расхохоталась Охрименко. – Целых два раза самый близкий человек назвал тебя красивой! Стоит признать, твои родители в этом плане не уникальны. Большинство таких: сказать ребенку, как он хорош, язык отсохнет, зато тыкать в недостатки – за милую душу.
Инне стало неприятно, как будто бы она могла выбирать себе родителей. Сидит перед ней выросшая в роскоши, залюбленная дочь какого-нибудь бизнесмена и хвастается. Как ее в стюардессы-то занесло? То была ее блажь, не иначе.
– Меня мама возила на хореографию и покупала путевки в хорошие лагеря, – попыталась защитить свою не особо чадолюбивую маму Ясновская, умалчивая при этом, что на хореографию она ездила преимущественно самостоятельно, а путевки почти полностью были субсидированными, не считая одной, доставшейся ей за успехи в учебе.
– А меня никуда не возили, – отрезала Диана. – Мы жили в поселке, где был один клуб, в котором только кино по выходным и собрания.
Сделалось как-то неудобно и немного стыдно. Только что придумала Диане золотую ложку, почувствовала себя ущербной на ее фоне, а оно вот как.
– Не все потеряно! – обнадежила принцесса Охрименко. – Сама себе говори, что ты прекрасна. Смотри в зеркало и говори. Ты действительно красивая.
– Спасибо, – сдавленно произнесла Инна.
В том же рейсе, стоя перед зеркалом в тесном бортовом туалете, Ясновская попыталась выдавить из себя себе же комплимент. Вышло фальшиво и неубедительно.
Турки их прокатили вокруг островов. Скалистых, с надменными цаплями на серых камнях с одной стороны и покрытых хвойным лесом с другой. С пляжа был виден только один остров. На самом деле их оказалось несколько. Прозрачная ультрамариновая вода с огромными пятнами медуз. Радушные яхтсмены бросили якорь и организовали купание. Мужчины все разом в воду не спускались, на всякий случай купались по очереди. Чтобы не обидеть хозяев, придумывали благовидные предлоги. Инна плавала с любезно предоставленной турками маской. Подводный мир оказался таким захватывающим, что девушка не обратила внимания на кружившего рядом с ней Полукатина. Потом мокрые и довольные, обернутые в полотенца, они пили чай из похожих на песочные часы прозрачных чашек. Пели песни так душевно, что турки подпевали, смешно коверкая русские слова. Морская прогулка удалась, ей суждено было стать одним из теплых воспоминаний о летной работе.
Солнце ушло за гору, курорт погрузился в молочные сумерки. Инна сидела на сложенных горкой шезлонгах и смотрела на море. В другой раз ей было бы скучно долго сидеть просто так без всякой цели. Поработав проводником, она незаметно для себя стала ценить возможность сидеть и ничего не делать, никуда не торопиться, ничего не планировать через час, два, три. А однажды с ужасом поймала себя на мысли, что любит лежать на диване. Как старая бабка, усмехнулась Инна, но с дивана не встала. Вот и теперь она, словно пожилая леди, сидела на берегу, вместо того чтобы гулять по набережной.
Девчонки без конца фотографировались, принимали выигрышные, но совершенно неестественные позы. Позы не отличались разнообразием, как и декорации: у бассейна, на шезлонге, под пальмой и, конечно, у моря. Точки, с которых производились фотосъемки, были одни и те же. В результате получался конвейер: вместо красоты оригинальной, со своими особенностями и неуловимым шармом на экранах представлялась череда однотипных штамповок: безупречных, но скучных, на которых не задерживается взгляд.
Мягкой тигриной поступью подошел Полукатин и приземлился рядом с Инной. Девушка насторожилась: ее охватила смесь чувств от паники до восторга. Чтобы не выдавать себя, она принялась с равнодушным видом рассматривать горизонт.
– Давно мечтал о тишине и уединении, – как бы сам себе сказал Полукатин.
– Зачем же присел рядом? – не поняла Инна. Компанейский Миша у нее никак не вязался с отшельничеством.
– С тобой приятно
