Слепая зона - Ольга Вечная
Платон пялится в упор. Его бровь насмешливо взлетает.
И я осознаю, что пасовать поздно. Мы здесь, и мы команда. В данный момент ничего не имеет значения, кроме победы. Если начну ныть, то перестану для них существовать.
— Больше агрессии, — говорю совершенно серьезно.
Платон усмехается и выглядит довольным, как объевшийся сметаны наглый кот. Мы смотрим друг другу в глаза, сердце работает на максимальных оборотах, его не иначе как настроила лучшая команда механиков.
Платон самодовольно кивает:
— Этого добра достаточно. Болей за нас.
Он идет к Акуле, возле которой прохаживается Егор. Братья надевают шлемы. Я делаю еще один снимок.
Игорь Смолин дает последние наставления.
Звук мощного движка субару режет барабанные перепонки.
Пять. Четыре. Три. Два. Один.
Старт! Машина срывается с места.
Глава 28
Платон
В первый день гонки мы прошли четыре спецучастка. Во второй, сегодня, — их восемь. Я поправляю перчатки и смотрю вперед через лобовое.
Вчера было значительно холоднее, предстоящий заезд приходится на обеденное время, солнце слепит. Кристаллизация льда другая. Трасса опять будет абсолютно новой.
Жарко. Приоткрываю дверь и хватаю ртом воздух. Капля пота катится между лопатками. Передергиваю плечами. Пульс работает ровно, сердечная мышца молотком отбивает секунды, но то и дело норовит ускориться. Я дышу медленно животом, чтобы нормализовать ритм.
После старта жара перестанет иметь значение. Все перестанет иметь значение. Но до этой точки нужно дожить и не слететь с катушек.
Вчера было с десяток технических сходов, три хороших экипажа вылетели с трассы. Один гонщик отбыл по скорой, парень бешеный в хорошем смысле слова. Надеюсь, скоро вернется в строй. Стремно — когда вынужден быть не участником, а зрителем. Ломает морально сильнее, чем физические травмы.
Отец уже говорил со спонсорами.
Установка — сдохнуть, но прийти в первой тройке.
Я планирую быть первым. Выбор небольшой: или добиться цели, или сойти с ума.
— На квалификации вы были только пятыми, вчера — третьими. Хватит ли скорости, чтобы снова выйти в топ три? — спрашивает ведущая Егора.
— Пусть соперники не переживают, погонять им придется, — отвечает тот. — Скорости хватит, ошибки мы учли.
Жму газ — тороплю брата, который весело дает интервью.
Из колонок раздается смех второго ведущего, бывшего чемпиона мира:
— Не злись, не злись, Платоша! Анжела, отпусти Егора! Не то Платон сейчас выйдет из своей Акулы, а если он выйдет, мало нам всем не покажется.
Хохот отовсюду.
Я жму газ снова, теперь сильнее. Зрители свистят.
— Ишь как обиделся! Что только третьим вчера был. Ничего, Платоше полезно, злее будет. Давайте, парни, больше огня, меньше страха. Смелее! А я напоминаю: от Охотников за штормами выступают два экипажа, один из которых стартует уже сейчас. Пилоты — братья Смолины. Все привязаны к мониторам. Это не те ребята, что допускают детские ошибки. Осенью их подвело сцепление, кажется? Да? Кто подскажет?.. Верно, был техсход...
Егор занимает кресло рядом, пристегивается.
— Трепло, блядь, — произношу я, впрочем с улыбкой.
Брат успокаивается, когда болтает. У него ритуал такой.
— Едем на все деньги, — говорит он, посерьезнев. Напрягается и громко выдыхает.
Мы с силой ударяемся кулаками.
Установка была — не жалеть тачку, гнать на пределе. Убьем, значит, убьем.
— Едем на все деньги, — повторяю я. Поглаживаю руль Акулы, захлопываю дверь.
Камера берет крупный план — машу. Смотрю вперед. Газую несколько раз, краем уха отмечая взрывы аплодисментов, крики, свист. Холодок по плечам. Болельщиков в этот раз толпа. Финал. Впереди только гран-при, куда я тоже попаду.
Без вариантов.
— Едем на все деньги! — говорю громче.
— На все, блядь, деньги! — вторит Егор.
Вдох-выдох.
На моей первой гонке Федор сказал: «Разобьешь оптику — убью на хуй».
На миг опускаю глаза в память о нем. Ощущаю дух присутствия. Это бред полный, и я в таком никогда не признаюсь публично, но каждый раз, когда нужно рвать на пределе, не жалея бабла и работы механиков, я ощущаю рядом тень Федора. И Егор, мне кажется, ощущает, хотя аналогично — не признается.
Обратный отсчет.
Взмах флага.
Ботинок в пол, мы срываемся с места и сразу влетаем в занос. Сука, опасный. Тима Агаев здесь вылетел перед нами и потерял полторы минуты. Нас несет по его колее, но я смотрел предыдущий заезд предельно внимательно, поэтому в курсе, что здесь именно так и будет.
Отпускаю руль, а потом резко выкручиваю, ловлю управление, разгоняю обороты, и Акула с ревом возвращается на трассу.
— Вперед-вперед-вперед на полную! — орет Егор.
Три секунды... и мы выходим на предел машины. Москва просила больше агрессии. Стану первым — подойду к ней.
Кровь венах превращается в жидкий металл, я сливаюсь с корпусом и сам становлюсь куском металла. Частью механизма. Время замедляется, инстинкты требуют своего, и я отпускаю себя.
Или добиться цели, или сойти с ума.
***
Пульс начинает шпарить в тот момент, когда нога отпускает педаль тормоза. Мы останавливаемся в эффектном заносе, подняв стену снега. Покрутившись для понта на месте. Крики болельщиков перебивают гул в ушах.
Ясность была предельной, и на миг она словно теряется, будто за этот час ее лимит израсходован полностью.
Переглядываемся с Егором. Ударяем кулаками, потом дважды по груди с силой. Синхронно. До боли, которая отрезвляет.
— Блядь. Су-ука! — тянет он глубокомысленно. И просто орет!
Я ошарашенно выдыхаю. Пот катится по спине и вискам. Оказывается, в кабине жарко. Оказывается, дышать нечем.
— Разъеб полный, — выпаливаю.
— Я сегодня точно… ее выебу во всех ракурсах, — радуется Егор прерывисто. Ошалело. Шлем снимает. — Пиздец как я ее хочу, Платош. И то, что мы сделали, — тоже пиздец. Лютый. Я будто сам в руле был, брат! — Он запрокидывает голову и хохочет.
Удар изнутри по ребрам, еще один. Следующий сердечная мышца пропускает. Адреналин жжет клетки, я представляю в красках, как впечатываю брата лбом в пластик тачки. Быстрое, резкое движение.
Никто мне не сможет помешать.
Потребность опаляет пальцы, на мгновение они, блядь, деревенеют. Гул усиливается. Я не могу позволить ее тронуть.
Контроль. Усилием воли возвращаю контроль над телом и мыслями, пот при этом ручьями.
Они
