Судный день - Дилейни Фостер

Боже, она была чертовски совершенна прямо сейчас, используя свое тело в качестве мирной жертвы для нас обоих. И я бы принял это. И Линкольн тоже. Потому что мы были жадными. Потому что мы оба хотели ее, как бы мы ее ни получили, и если это означало разделить ее, то так тому и быть. Мне было наплевать, что доказывать ему, но ей — да. Ей это было нужно.

Я ослабил хватку на ее волосах.

— Есть только один способ сделать это.

Моя вторая рука нашла впадину на ее спине, прямо над задницей, и я прижал ее тело к своему. Невозможно было ошибиться в том, как она на меня повлияла. Мой член, до боли твердый, прижался к ее бедру. Она обмякла во мне, ее тело было таким чертовски податливым. Гнев, который был несколько минут назад, улетучился, сменившись потребностью — потребностью обладать ею, ублажать ее, трахать ее рот, пока по ее лицу не потекут слезы, смотреть, как кровь приливает к поверхности ее кожи после того, как я шлепнул ее по заднице.

Я заправил ее волосы за ухо. Это была последняя нежная вещь, которую я мог бы сделать прямо сейчас.

— Теперь его очередь смотреть.

ГЛАВА 30

Теперь его очередь смотреть.

Мой взгляд метнулся к Линкольну. Выражение его лица было твердым, как камень, а в лесных глазах полыхал огонь. Без слов я умоляла его понять. Мне это было нужно — нам всем нужно, — но я никак не могла этого сделать, если он не был в порядке.

Грей потянул меня вперед, запустив руку в мои волосы. Затем он провел языком по шву моих губ, ища вход, в то время как мои глаза не отрывались от Линка. Я прильнула к нему, давая разрешение. Я открылась для него, позволяя его языку исследовать, смаковать, покорять. Его хватка усилилась. Наши языки столкнулись, танцуя друг с другом в идеальном ритме. Я стонала в его рот, выгибаясь всем телом навстречу ему.

А потом появилась другая рука, более грубая, схватила меня за подбородок и заставила отстраниться от рта Грея.

Грей не протестовал, когда Линкольн наклонился и приблизил свой рот к моему. Это не было медленным притязанием. Это было нетерпеливое обладание, скрежет зубов, языков и синяков на губах. Другая его рука обхватила мое бедро, впиваясь в плоть. Руки Грея не двигались. Они все еще были в моих волосах, на моей спине, пока Линкольн поглощал мои стоны.

Голос Грея звучал у меня над ухом.

— Хочешь нас обоих, голубка?

Я оторвала свой рот от рта Линка, задыхаясь от его поцелуя, от обоих их поцелуев. Я обняла оба их лица, глядя назад и вперед на два самых красивых зрелища, которые я когда-либо видела. Мой взгляд метался от синих морей к зеленым полям. Кожа Линкольна была гладкой под моими прикосновениями, а россыпь волос вдоль челюсти Грея щекотала мою ладонь. Я хотела заморозить время, растянуть этот момент на вечность, закрепить память о них двоих в моем мозгу.

— Да, пожалуйста.

Что-то в моем ответе вызвало у Грея нервную реакцию. Его челюсть напряглась. Его глаза потемнели, когда он произнес шепотом проклятие:

— Черт.

— На кровать, — сказал он, прорываясь сквозь шум нашего сбивчивого дыхания.

Я повиновалась. Его тон не оставлял другого выбора.

Мое тело пылало, когда я легла на мягкий бежевый плед. Ткань была прохладной на моей коже. Я делала это. Мы делали это.

Я чувствовала себя разбитой, нервной и паникующей. Мои щеки пылали. Тревога холодом пробежала по моим венам. Голоса шептали мне на ухо, говоря, что я не должна этого хотеть. Но я хотела. Боже, я хотела.

Грей стоял на краю кровати, глядя на меня.

— Раздвинь ноги, — сказал он голосом, который соответствовал темноте в его глазах.

Я раздвинула колени и облизала губы, не обращая внимания на шепот и слушая только его.

— Наша милая птичка уже мокрая, — сказал он, глядя на меня, но обращаясь к Линку.

Птичка. Конечно. Он уже дважды называл меня голубкой. Линкольн называл меня птичкой. Это был его способ сплести нас вместе, сделать меня своей.

— Видишь, как она промокла через трусики? — продолжал Грей, и Линкольн застонал. — Тебе нужно кончить, милая голубка?

Больше всего на свете. Я изголодалась по нему.

Я кивнула.

— Да, — вздохнула я, и Грей улыбнулся, намек на ухмылку заиграл на его губах.

Линкольн подошел и закрыл дверь. Затем он вернулся и сел в кресло рядом с кроватью. От его молчаливого разрешения все вдруг стало не только хорошо, но и правильно. Казалось, что буря улеглась, и солнце выглянуло из-за туч.

Мое тело всколыхнулось от прикосновения Грея. Мой взгляд метнулся туда, где он проводил кончиком пальца по влажному шву моей киски через трусики, вверх — вниз, вверх — вниз. А потом он обхватил меня, завладев всей рукой. Мое тело нагрелось, и мои соски напряглись от того, как он смотрел на меня, словно обдумывая все способы, которыми он хотел бы разорвать меня на части, а затем собрать обратно.

Мой взгляд прошелся по его телу, по тощим мышцам и четким линиям. На его загорелой груди лежала копна темных волос, что только подчеркивало его мужественность. Эти же волосы тянулись от пупка до верха брюк, где талия низко свисала, обнажая еще больше подстриженных темных волос и обещание чего-то мужественного.

— Ты готова, малышка?

То, как он это сказал, напомнило мне о разнице в возрасте между нами, о разных уровнях власти, но это не было унизительным. Сейчас я не чувствовала себя девочкой. Я чувствовала себя женщиной.

— Да, — сказала я, сглотнув. Все ожидание. Вся боль и тоска. Эмоциональные муки. Теперь все было позади.

Его руки скользили по моему телу, от коленей вниз по внутренней стороне бедер. Его большие пальцы коснулись губ моей киски, и все мое тело вспыхнуло от жара. Он пригнул голову между моих ног, прижав поцелуй к тому месту, где моя нога соприкасалась с бедром, к этой гладкой ложбинке между телом и блаженством. Затем он провел носом по моей щели, по трусикам. Затем его язык.

Я двигала бедрами, едва уловимо прося о большем. Грей захихикал, прижимаясь ко мне, этот звук глубоким гулом вибрировал в моей глубине, поглощая меня такой сильной болью, что мне хотелось плакать.

Это не было необузданной страстью. Это было медленное горение, всепоглощающее пламя, которое зарождалось внутри и пробивалось