Непогода - Диана Ставрогина
– Нет. – Я качаю головой. – Тебя… отпустили?
– Да. Дали неделю. – Лицо Антона мрачнеет, и я тут же жалею, что напомнила ему о смерти отца. – После завтрака возьму билет.
– Ты не звонил маме?
– Еще нет. – Он делает глоток кофе и вновь фиксирует свой взгляд на мне. – У меня есть к тебе просьба.
– Да? – отложив вилку и нож, я сосредоточенно выпрямляюсь на месте. – С чем нужно помочь?
Лицо Антона принимает странное выражение. Слабо угадываемое в изменившихся чертах сомнение сменяется решимостью, а после – озадаченностью. Он будто не знает, как озвучить собственную просьбу.
– Они… – Антон прокашливается. – Мать не знает, что мы разводимся.
Я невольно хмурюсь, услышав его слова. Меня ничуть не удивляет неосведомленность свекрови: вполне в духе Антона держать подробности своей жизни в секрете от всех, – я лишь не понимаю, к чему он пытается подвести наш разговор.
– Хорошо, – произношу я неуверенно, надеясь услышать более существенные объяснения.
– Она ждет, что на похороны мы приедем вдвоем.
– Но… – Мне не удается справиться со спазмом в горле. – Что?
К чести Антона, он заметно тушуется под моим возмущенно-недоумевающим взглядом. На моей памяти он впервые выглядит столь выбитым из колеи. Его нынешний дискомфорт физически осязаем.
– Сейчас не лучший момент для таких новостей. – Он пожимает плечами. – Сама понимаешь.
– Я ведь и не требую, чтобы ты рассказал ей про развод прямо сейчас, – замечаю я спокойно. – Сообщишь после.
Антон морщится.
– Не в этом дело.
– А в чем?
Он опускает взгляд.
– Мы должны приехать вдвоем. Она не поймет, если тебя не будет.
Кажется, мое молчание затягивается на минуту или две, но я настолько удивлена, что не могу ни осознать прозвучавшее между строк предложение, ни изобрести правильный ответ.
– Я не понимаю. – Пересохшее горло саднит. – Мы ведь даже незнакомы. Какая разница, приеду я или нет?
– Вера… – Антон издает тяжелый вздох. – Я не просил бы, но в этот раз… – Я вижу, как он нервно взъерошивает ладонью волосы на голове. – Сейчас мне не хочется ее волновать или обижать.
– Не думаю, что твоей маме будет до меня, – повторяю я свою мысль. – Если она раньше не хотела со мной познакомиться, то…
– Она хотела. – Признание Антона вклинивается в мою фразу.
– Хотела? – Я смотрю на мужа широко распахнутыми глазами, даже не стараясь скрыть, насколько ошарашена. – Тогда почему мы никогда не ездили к тебе домой?
– Я не хотел вас знакомить, – произносит Антон ровно, впрочем, избегая встречаться со мной взглядом.
– Не хотел? – уточняю я шепотом.
Мне снова больно. Как будто все мое нутро перепотрошили и затем как попало вложили обратно, не потрудившись объяснить, ради чего и за что.
– Нет.
– Почему? – Я наконец-то нахожу его взгляд и всматриваюсь пристальнее, надеясь вытащить из-под толщи синего льда правду.
– Не считал важным.
Мне не удается подавить горький смешок.
– Меня или родителей? – уточняю я грубо и резко поднимаюсь из-за стола.
Антон молчит. Взяв кружку, я отхожу к раковине. Перед глазами мутно от подступающих слез. Я включаю воду, совершенно позабыв о посудомойке в двух шагах от меня.
– Вера… – По кафельному полу со скрежетом проезжают ножки стула. – Вера, посмотри на меня. – Антон стоит у меня за спиной.
Я лишь качаю головой. Опустив кружку в раковину, я выключаю воду и замираю. У меня нет сил держать лицо.
Когда Антон силой поворачивает меня к себе, я зажмуриваюсь, пряча слезы под закрытыми веками. В нашем разговоре больше нет никакого смысла.
Я совсем не готова к осторожному рывку вперед – и поцелую.
Его губы дотрагиваются до моих несмело, будто впервые, спрашивая у меня разрешения на большее, откровенное и чувственное. Простой, почти целомудренный поцелуй ошарашивает: ненадолго я полностью теряюсь и неосознанно приоткрываю рот, уступая; забывая обо всем на свете, переполненная эмоциями и ощущениями.
Антон издает довольный вздох и вжимает мое тело в свое уже с жадной уверенностью. Кончик его языка проходится по краю моей верхней губы, и, дрожа, я самовольно прислоняюсь к мужу, на миг потеряв равновесие и почву под ногами.
Хватка горячих ладоней на моих плечах крепнет. Меня и Антона окончательно затягивает в дурманящий омут тоски друг по другу.
Меня качает на волнах безбрежного забытья, однако не долго. Память возвращается внезапно. Всхлипнув, я делаю шаг назад, болезненно врезаясь бедрами в край столешницы, и отталкиваю потянувшегося следом Антона.
– Не надо, – шепчу я и открываю глаза.
Долю секунды спустя мой взгляд встречается с его, недоумевающим и еще отражающим наше недавнее взаимное помутнение рассудка.
– Вера… – Антон ограничивается моим именем, наверняка не зная, что можно сейчас сказать.
– Давай не будем усложнять, – прошу я, беззвучно считая собственные вдохи и выдохи. – Сегодня трудный день, я понимаю, но… Не надо.
Лицо Антона меняется. На место растерянной уязвимости приходит невыразительная холодность.
– Как скажешь. – Он отступает.
Расстояние между нами неумолимо увеличивается. В груди тянет, безотчетный, противоречащий здравому смыслу порыв: сократить дистанцию и вновь почувствовать исходящие от Антона тепло и силу, – едва не сносит меня с места. Заведя руки за спину, я впиваюсь пальцами в край тумбы и лишь затем говорю:
– Я поеду с тобой, если… – Взяв трусливую паузу, я прокашливаюсь. Антон не спешит развеивать мои сомнения, лишь внимательно смотрит, ожидая продолжения уже сказанных слов. – Если ты все еще не против.
Он отвечает не сразу. Прищурившись, как будто прямо сейчас взвешивает свою недавнюю просьбу, он не отводит от меня пристального взгляда несколько мучительно неопределенных секунд, в течение которых ритм моего сердца успевает ускориться вдвое.
Фигура Антона неподвижна и напряжена, черты лица нейтральны, однако мне кажется, его одолевают серьезные сомнения. Слишком информативна возникшая в нашем разговоре пауза.
Не выдержав ожидания, я отворачиваюсь. Быть может, мне стоит молча уйти. Быть может, опережая Антона, отозвать свое согласие на поездку.
Я не знаю, зачем мне ехать в его родной город. Зачем знакомиться с его мамой практически накануне развода.
Тем не менее я понимаю, что не в силах сказать «нет». Словно мне вдруг предоставился шанс закрыть древний-предревний гештальт и упускать его – грехоподобно.
– Вера, – зовет меня Антон, и я медленно оборачиваюсь назад. – Я хочу, чтобы мы поехали вместе, – говорит он сухо, всматриваясь в меня серьезным взглядом. – Пожалуйста.
Я замираю.
В ушах равномерным повторяющимся шумом пульсирует кровь и эхом резонирует обрывистое «пожалуйста». Утвердительный кивок получается чуть дерганым.
– Хорошо.
– Спасибо.
Я
