Эмма Чейз - Все запутано
А?
— А ведь я могу поклясться, что ты родился с яйцами.
Давлюсь своей выпивкой. А Мэтью смеется.
— Я серьезно. Я отчетливо помню как меняла тебе подгузник и видела те забавные бубенчики, что болтались у тебя между ног. Что с ними произошло? Усохли что ли? Исчезли? Потому что это единственная причина, по которой, мне кажется, ты можешь вести себя как ничтожный кастрированный баран.
— Боже мой, Александра!
— Думаю, здесь даже Бог не поможет.
Оборонительная злость нарастает у меня в груди.
— Вот только не надо мне сейчас вот этого. Не от тебя. Я итак раздавлен, какого хрена ты меня еще добиваешь?
Она фыркает.
— Потому что сейчас тебе нужен хороший пинок под зад, чтобы ты собрался. Ты никогда не задумывался, что когда Кейт сказала, что у них все нормально, она имела в виду, что они просто мирно расстались? Что они решили остаться друзьями? Разошлись по-хорошему? И если бы ты хоть чуть-чуть знал о женщинах, ты бы об этом подумал, ты бы понял, что ни одна женщина не захочет заканчивать десятилетние отношения по-плохому.
Ничего не понимаю. Зачем кому-то оставаться друзьями, только потому что они когда-то там трахались. Какой в этом смысл?
— Нет, ты сильно ошибаешься.
Она трясет головой.
— К тому же, если бы ты вел себя, как мужчина, а не уязвленный мальчишка, ты бы рассказал ей о своих чувствах.
Теперь она просто меня раздражает.
— Я, что, в твоих глазах совсем придурком выгляжу? Потому что я не такой. Потому что я не собираюсь стелиться и бегать за тем, кто хочет быть с кем-то другим.
На ее лице мелькнуло такое выражение, которое я никогда не видел. По крайней мере, в отношении меня.
Это разочарование.
— Конечно, нет, Дрю. Зачем тебе за кем-то бегать, когда все бегают за тобой?
— Что значит эта хрень?
— Это значит, что тебе всегда все достается легко. Ты красив, умен, есть семья, которая тебя любит, и женщины, которые преклоняются перед тобой, словно ягнятки для жертвоприношений. И в единственный раз, когда тебе стоит побороться за то, чего ты хочешь, единственный раз, когда нужно рискнуть своим сердцем ради кого-то, кто наконец-то этого достоин, что ты делаешь? Ты сначала делаешь, а думаешь потом. Сворачиваешься в клубочек и купаешься в само сожалении.
Она тихонько качает головой, а ее голос смягчается.
— Ты даже не попытался, Дрю. После всего, что было. Ты просто… выбросил ее.
Смотрю вниз на свою выпивку. Мой голос тихий. С сожалением.
— Я знаю.
Не думайте, что я об этом не думал. Не думайте, что не пожалел о своих сказанных словах, и в последствии несказанных. Потому что я пожалел. Сильно.
— Я бы хотел… но сейчас уже слишком поздно.
Наконец заговорил Мэтью.
— Никогда не поздно, друг. Игра не окончена, просто небольшой перерыв.
Я смотрю на него.
— Долорес тебе что-нибудь говорила? О Кейт и Билли?
Он мотает головой.
— Не о них… но она много чего сказала о тебе.
— Ты о чем?
— Ди ненавидит тебя. Считает тебя подлецом. Серьезно, чувак, если бы ты загорелся где-нибудь на улице, она бы даже не плюнула на тебя.
С минуту прокручиваю эту информацию у себя в голове.
— Может она ненавидит меня за то, что я трахнул невесту ее брата?
— Может она ненавидит тебя за то, что ты разбил сердце ее лучшей подруги?
Да уж. Жребий какой-то. Никакого толку.
— Ты любишь Кейт, Дрю?
Наши с Александрой взгляды встречаются.
— Да.
— Есть хоть какая-нибудь вероятность, что она чувствует то же самое?
— Думаю, да.
Чем больше я думал о словах Кейт, ее действиях в те выходные, тем больше я убеждался, что она чувствует что-то ко мне. Что-то настоящее и глубокое.
По крайней мере, до того, как я все похерил.
— Ты хочешь быть с ней?
— Господи, да.
— Тогда не важно, вернулась она к своему бывшему или нет. Ты должен спросить себя, чего хочешь ты — хочешь ли рискнуть — чтобы все наладить? Вернуть ее.
И у меня на это простой ответ: Что угодно. Все. У меня сжимается горло, когда я в этом признаюсь.
— Я сделал бы все, чтобы ее вернуть.
— Тогда, ради Бога, борись за нее! Расскажи ей!
Когда я осмысливаю ее слова, Мэтью хватает меня за плечо.
— В такие моменты, я спрашиваю себя, а чтобы сделал Уильям Уоллес?[22]
У него серьезный блуждающий взгляд. А потом его голос приобретает шотландский акцент, которого у него нет.
— Да… беги, и не будешь отвергнут… но много лет спустя, захочешь ли ты обменять все дни, после сегодняшнего, на один шанс! Всего один шанс, чтобы вернуться сюда и сказать Кейт, что она может оторвать твои яйца и подвесить их у себя в машине на зеркале заднего вида, но она никогда не сможет забрать… твою свободу![23]
Александра закатывает глаза от такой речи а-ля «Храброе сердце», а я просто смеюсь. Туча, что висела над моей головой всю неделю, наконец, начинает уплывать. А на ее месте появляется… надежда. Уверенность. Определенность. Все вещи, которые делают меня… мной. Все эти вещи, по которым я скучал с того самого утра, когда я увидел поющего Билли Уоррена.
Мэтью шмякнул меня по спине.
— Иди и заполучи ее, друг. Посмотри на себя, чего тебе терять?
Он прав. Кому нужна эта гордость? Благородство? Все это слишком переоценено. Когда у тебя ничего нет, значит тебе нечего терять.
— Мне надо увидеться с Кейт. Срочно.
А если ничего не получится? Но я хотя бы поборюсь. А если я разобьюсь и сгорю, а Кейт втопчет своими шпильками мой пепел в грязь? Ну, пусть так и будет. Но мне надо попробовать. Потому что…
Ну, потому что она этого достойна.
* * *Когда Александре исполнилось шестнадцать, мои родители сняли на день самый крутой парк развлечений в Нью-Йорке. Через чур? Да. Но это одна из вершин привилегированного воспитания. Это было классно. Ни очередей тебе, ни толпы. Только наша семья, коллеги по работе и сто пятьдесят наших близких друзей. В общем, там были американские горки Майндбендер. Безумная вещь.
Помните, как я говорил, что не катаюсь на одной и той же карусели дважды. Эта была исключением.
Мэтью, Стивен и я катались на ней до тошноты. Потом садились на нее опять и катались снова. Первый подъем был ужасным. Длинная мучительная горка, которая заканчивается вертикальным спуском почти в 400 футов, резким падением вниз. И, не важно, сколько раз мы катались на этой карусели, каждый раз, когда мы поднимались в эту первую горку, испытывали одни и те же ощущения. Руки потели, в желудке все переворачивалось. Это было удивительное сочетание ужаса и взволнованности.
