Моя любовь, моё проклятье (СИ) - Шолохова Елена

С самого утра Полина безуспешно пыталась дозвониться до знакомого риэлтора. Он в своё время подыскивал ей жильцов, когда она надумала сдавать квартиру родителей, и нашёл вполне приличных — тихих, аккуратных, платёжеспособных. Даже жалко будет с ними расставаться. И с квартирой тем более жалко — выросла ведь в ней, всё там родное, напоминает о маме, о детстве…

Но лучше не предаваться сентиментальным мыслям. Так будет проще действовать.

Только вот риэлтор, как назло, находился вне зоны доступа или попросту отключил телефон.

На обед Анжела вновь вытянула Полину в кафе. Щебетала о чём-то, пересказывала последние новости с полей, но её слова в одно ухо влетали, в другое — вылетали, не задерживаясь.

— Ты меня вообще слушаешь? — обиделась наконец Анжела.

Полина хотела извиниться, как вдруг пиликнул сотовый, оповестив, что долгожданный риэлтор снова в сети.

— Прости, Анжела, мне надо срочно позвонить! — Полина вскочила, подхватив сумочку.

— Ты куда? Ты ничего не поела…

Но Полина уже мчалась на выход.

Рядом с кафе, чуть в стороне от дороги, среди зарослей сирени приметила укромную лавочку, там и присела.

На этот раз риэлтор отозвался сразу. Правда, сообщил, что находится сейчас за городом, связь там плавающая, и вернётся он только после выходных, но зато обнадёжил, что за такую смешную цену, какую запросила Полина, продаст квартиру моментально. Хоть успокоил.

Выдохнув, Полина посмотрела на чёрное стеклянное здание «ЭлТелекома» почти с ненавистью.

Всего две недели назад она радостно порхала, когда её сюда приняли. А что ей дала эта работа, кроме страданий и унижения? Может, вообще ну её, работу эту? Развернуться и пойти домой. И забить на всех. Что он ей сделает? Два раза уволит?

Но тут она увидела, как на парковку въехал директорский Maybach.

Спустя пару минут показался и сам Долматов. Вышагивал себе вальяжно вдоль здания, направляясь к центральному входу. В одной руке — портфель, другой — держит пиджак через плечо. Вернулся, значит, из своей командировки.

Сердце тоскливо сжалось и заныло, словно ему плевать на все доводы и увещевания, словно оно живёт и чувствует само по себе и рассудку подчиняться не желает.

Правда Полина от этого ещё сильнее разозлилась. Только непонятно на кого больше — на Долматова за такую продуманную жестокость или на себя за такую безграничную глупость.

Вот он медленно, будто нехотя поднялся по ступеням, распахнул двери, в последний момент вдруг обернулся, точно почувствовал на себе её взгляд.

Она невольно отпрянула, хотя среди кустов он и так вряд ли сумел бы её разглядеть на таком расстоянии.

Когда Долматов скрылся из виду, она поднялась и уверенно двинулась в сторону «ЭлТелекома».

До конца обеденного перерыва оставалось ещё полчаса.

Полина поднялась на лифте на седьмой этаж. Перед приёмной остановилась в нерешительности. Вдруг эта Алина не ушла на обед? Как объяснить сейчас свой визит? Да там как ни объясняй, а она и на пушечный выстрел не подпустит её к Долматову. Прямо цербер.

Полина осторожно приотворила дверь, заглянула в приёмную — за стойкой никого не оказалось. Вошла — действительно пусто. Путь открыт. Но вместо облегчения, она вдруг разволновалась до дрожи. Ещё и сердце снова припустило, как ненормальное. Пришлось разбередить рану — напомнить себе, как он с ней обошёлся, всколыхнуть боль и злость.

Никуда дурацкая дрожь, конечно, не делась, но хоть решимости прибавилось.

Глубоко вдохнув, как перед прыжком в неизвестность, Полина распахнула дверь в кабинет директора.

Ремир сидел за столом, сосредоточенно глядя в монитор.

Повернулся на шум, увидел её, и тотчас выражение лица его разительно переменилось. Хмурая складка между бровей разгладилась. Губы слегка приоткрылись, как будто он хотел что-то сказать, но не решился. И столько всего промелькнуло в его глазах: и удивление, и растерянность, и смятение, и что-то новое, непривычное, отчего на душе вдруг стало так трепетно, что дыхание перехватило.

Впрочем, Полине удалось быстро с собой справиться.

Призвав злость, она подошла ближе, вперилась в него немигающим взглядом и с удовлетворением отметила, что вполне, оказывается, может, смотреть ему в глаза и не терять рассудок.

И странное дело — у неё даже возникло на миг ощущение власти над ним. Пускай этот миг был коротким, почти мимолётным, но зато таким упоительным!

Глава 21

Ремир сто раз пожалел, что поехал в Забайкалье разбираться один, без Астафьева. Уж за два дня, наверное, империя не рухнула бы. А вот авария на базовой станции была действительно крупной.

Но это ещё полбеды, тут он чётко знал, как действовать. К тому же, с Россвязьнадзором уже имелись налаженные контакты.

Хуже всего то, что пострадал человек, его работник — сорвался с вышки. К счастью, не очень серьёзно, учитывая, с какой высоты летел бедняга. Каким-то чудом он просто сломал ногу. И хотя сам мужичок от всех претензий к работодателю открещивался, поскольку полез на вышку пьяным, наплевав на все меры предосторожности, инспекция по охране труда взялась за Ремира очень жёстко.

Знающие люди намекали, что нужно просто с инспектором «договориться по-человечески» — сводить в ресторан, угостить, напоить, подарить конверт. И тогда получится отделаться малыми потерями, а иначе и сесть можно.

Только вот в этом вопросе Ремир чувствовал себя беспомощным — в ресторан позвать ещё куда ни шло, но о чём там говорить с этим инспектором? Просить? Пресмыкаться? Ублажать? Этого он в принципе не умел. А если они пить будут (ведь что ещё в ресторане делают?), то ему вообще про работу, скорее всего, просто не захочется разговаривать.

Ещё и конверт… Как его предлагать? Не просто же сунуть в руки: «Вот вам деньги». Может, существует какой-то негласный этикет, как давать взятки?

Эх, был бы Макс, он всегда эти вопросы решал легко и просто.

Астафьев, конечно, наставлял и давал советы по телефону, по скайпу, как подкатить, как понравиться, но это всё не то. Это на словах легко, а как взглянешь на кругленького, толстенького инспектора, с мясистыми щеками и глазками-буравчиками, так от одной мысли лебезить перед ним становилось тошно.

В конце концов, Ремир сообразил сбагрить это дело на начальника местного цеха. Всё-таки ведь тот недоглядел, подпустил пьяного работника на опасный объект, так пусть тоже расхлёбывает.

Начальник цеха готов был делать что угодно, лишь бы избежать суровой казни. Поэтому предложение Долматова воспринял с энтузиазмом. В два счёта и пышный ужин организовал в местном ресторане, и девушек пригласил, и дальнейшую развлекательную программу продумал.

Как знающие люди предупреждали, ну и Макс в том числе, инспектор сначала покочевряжился, но несильно, явно для виду, а потом махнул рукой и позволил себя развлекать на полную катушку.

Ремир сначала взирал на царящую вакханалию только как зритель, но потом инспектор просёк, что его «клиент» непозволительно трезвый и скучный, и стал приставать, настаивать, обижаться. И начальник цеха, дурачок, подключился: «Ремир Ильдарович, у меня чистейшая водочка, чистейшая! Слеза младенца! На завтра будете как огурчик».

В общем, вечер выпал из жизни, но хоть его итог порадовал — инспектор заверил, что акт составит самый что ни на есть «правильный» и все останутся довольны.

Можно было спокойно вздохнуть и возвращаться домой, только вот наутро Ремир, собираясь отзвониться Максу, обнаружил в списке исходящих звонок Горностаевой.

Господи, когда, зачем он ей звонил? Проверил — почти в час ночи. Тут аж нехорошо стало. Ладно звонил, хотя ни черта не ладно! Но он ещё и разговаривал с ней о чём-то целую минуту и десять секунд. О чём? Хоть убей, ничего не помнил. Чёртова слеза младенца!

Даже представить страшно, что он мог ей наплести.

Сунулся в эсэмэски — а там ещё всё наряднее! Штук десять отправил, правда, почти все пустые, только две с текстом. Ну как с текстом? В одной: «Я…». В другой: «Ты…». Лаконично и весьма многозначительно.