Ирэне Као - За всю любовь
Исабель не может собраться с силами, чтобы ответить. Она делает глубокий вдох и снова шепчет:
– Он ушел, милая.
Исабель не может произнести слово «умер». Линда плюхается на диван и обхватывает голову руками. От горя у нее нет слез. Кажется, что безграничная боль проникла во все уголки тела, внутри все обледенело и холод пронизал до самых костей, сковал легкие и сердце. Нет слов, чтобы передать ту пустоту, которую она ощущает. Она даже не может закричать или рассечь кулаком воздух. Так и сидит неподвижно с остекленевшими глазами, ни на что не реагируя. Линда хочет узнать подробности, но понимает, что Исабель не сможет их дать. Она хочет услышать, что это всего лишь дурной сон, но это не так. Проклятье, это не фильм ужасов, кадры которого крутятся в голове всю ночь, но к утру развеиваются, оставив неприятный осадок. На этот раз ничего не исчезнет. Все происходит на самом деле.
Исабель присаживается рядом с ней и гладит по голове.
– Милая, я знаю, каково тебе сейчас. Два года назад не стало – опять это слово! – моего отца. Это ужасная боль. Но он всегда здесь, – продолжает она, дотрагиваясь до сердца, – и знай, что и твой дядя с тобой, – мягко говорит Исабель. – И так будет всегда.
Она действительно так думает, это не просто слова утешения. Исабель неспособна на лицемерие. Линда обнимает ее, как падающий в пропасть цепляется за ветвь дерева, свою последнюю надежду на выживание. Ей кажется, что нет силы дышать. Она сидит, прижавшись лбом к плечу Исабель.
Джорджо был для нее не только дядей. Он – маленькая вселенная, в которой Линда могла быть сама собой.
Самолет садится в аэропорту Венеции в половине одиннадцатого. Перелет из Лиссабона показался ей бесконечным. Линда пыталась прислонить голову к изголовью кресла и немного поспать после бессонной ночи, но не смогла – перед глазами все стояло улыбающееся лицо Джорджо, и никак не шел из головы разговор с Томмазо, который сейчас на другом конце света.
После того, как Исабель сообщила ей печальное известие, Линда тут же позвонила ему. Она была в отчаянии, ей нужно было услышать слова утешения от своего мужа, почувствовать тепло, которое только он мог ей дать.
И Томмазо пытался утешить ее, как мог, он заверил, что постарается вернуться из Бразилии на несколько дней раньше. Но ясно дал понять: на похороны в Венето он приехать не успеет.
– Увидимся в Лиссабоне, когда ты вернешься. Но если что, обязательно звони, любимая, мне так тяжело быть далеко от тебя, когда ты в таком состоянии. Я с тобой. Всегда, – сказал он, подчеркнув последнее слово.
Разумеется, она отлично понимает, что такое дипломатическая карьера. Неожиданные срочные задания, необходимость мчаться на другой конец света… но в голове крутится один и тот же вопрос: действительно ли он использовал все свои возможности, чтобы смочь приехать к ней, или опустил руки при отказе министерства?
Линда спрашивает себя – неужели всегда так? И отношения гораздо сложнее, чем кажется на первый взгляд? Внезапно ее охватывает волна пессимизма: может быть, мы все облачаем в те одежды, которые хотим видеть, пока оболочка не треснет и не появится истина. Иногда у нее возникает ощущение, что Томмазо утратил способность сопереживать, разделять чужую боль. Кажется, что он проявляет эмпатию только внешне. А ведь в такой момент единственное, чего ей по-настоящему хочется, чтобы он был рядом. И как бы Линда ни пыталась, не может прогнать разочарование. Она чувствует себя покинутой, невероятно одинокой, сердце и легкие сжимаются от боли. Наперекор всему она хочет верить, что дядя ждет ее, и как только получит багаж и пройдет через автоматические двери, тут же увидит его в толпе у эскалатора, вместе с ее отцом Адриано. Джорджо улыбнется ей своей улыбкой, которую она помнит с детства, и они обнимутся. Так крепко, до боли.
Линда приезжает в Серравалле глубокой ночью. Родные места, ее земля. Но при мысли, что нет дяди, нет радости. В доме Джорджо у дверей ее встречает Фаусто. Линда искренне обнимает его, как обняла бы близкого человека. Выглядит он моложаво, несмотря на седину. На лице легкий след печали – Линде остается лишь завидовать его спокойствию и самообладанию. Как ему это удается? Ведь он только что потерял друга, но не показывает своего отчаяния.
– Пойдем в дом, – говорит Фаусто, украдкой потирая светло-зеленые глаза.
Линда замечает, что она старается сдержать слезы, и идет вслед за ним. Войдя в дом, она улавливает знакомый запах пчелиного воска. Кажется, со времени ее последнего приезда здесь все по-прежнему: поскрипывание деревянного пола, запах изделий ручной работы, яркие стены. Все, как раньше – вот только Джорджо не хватает. И его отсутствие настолько осязаемо, что Линда может его потрогать. Без него ничего не будет прежним. Она ощущает внутреннюю пустоту. Хотя, как знать, – может быть, когда боль утихнет, на нее снизойдут спокойствие и безмятежность: она верит в божественный свет, который оставляет человек, проживший достойную и плодотворную жизнь.
– Присядем, – предлагает Фаусто, указывая на плетеный диванчик в галерее, выходящей во внутренний двор. – Съешь чего-нибудь, милая? Ты поужинала? Или, может, бокал вина?
В нем – забота и преданность – таким Фаусто был с Джорджо, а сейчас и с ней, хотя видно, как ему тяжело.
– Может быть, потом. Спасибо. Сейчас кусок в горло не лезет.
Линда присаживается и кивает ему, чтобы и он сел.
– Расскажи мне, Фаусто, пожалуйста. Я хочу все знать.
Она смотрит на него умоляюще, глаза полны слез. Но она не готова дать им волю.
Фаусто делает глубокий вдох и разводит руками. Затем говорит:
– Он ушел спокойно, не страдал. Поверь мне.
Видно, что он уже выплакался, и боль заменила печаль.
А Линда так и не пролила ни слезинки. Кажется, что боль превратилась в глыбу льда, которая давит и тянет на дно.
– Да, но как это произошло? – настаивает Линда: ей хочется знать все, до мельчайших подробностей, даже если это причинит ей страдания.
– Ну, хорошо, раз ты так просишь… – Фаусто кивает в сторону мастерской. – Джорджо был там. Было где-то часов двенадцать дня, может, чуть больше. Он собирал детали стеллажа, над которым работал довольно долгое время. Я услышал, как он меня позвал, – я в это время готовил обед на кухне, – вспоминает Фаусто. – Знаешь, это ведь он мне поручил. Он всегда говорил, что на кухне я справляюсь лучше него. А сам отошел в сторонку, уступив мне роль хозяйки. Я жарил кролика – его любимое блюдо…
На губах Фаусто появляется улыбка, делая видимыми морщинки в уголках глаз. Линда понемногу успокаивается, чувствуя, как сердце наполняется нежностью. Даже теперь Джорджо удается сделать так, чтобы она улыбалась.
