Луиза Леонтиадес - Обмен мужьями Правдивая история нестандартной любви
“Сандерс пытается урезать операционные расходы. Скоро полетят головы, надо раздуть прогноз процентов на двадцать и, возможно, мы избежим самого ужасного.”
На следующей неделе Сандерс урезал наш бюджет. И я уже знала, что за этим последует. С моей карьерой было покончено. Потому, что несколько последних месяцев было невозможно делать вид, что я сколько-то эффективно выполняю работу, в которой когда-то была так хороша.
Тем вечером я смотрела Бойцовский клуб в кровати с ноутбука и у меня с лица падали слёзы. Я понимала что значит убить часть своей личности. Жить по своей правде оказалось сложнее, чем я думала.
Но я знала и то, что я оказалась в этой ситуации не без причины. Это была та же причина, что и у всего остального другого, что было в моей жизни и, даже возможно в жизнях всех. Желание понять правила и бросить им вызов, впечатанные в мою природу. Страсть учиться и узнавать себя. Мой путь состоял в том, чтоб, насколько это возможно, освободиться от сил, ослабляющих мою рациональность. Мне надо было от чего-то освободиться. Но так же, как наш вопрос когда-то был: Насколько мы можем открыть свои отношения, не потеряв их? — мой вопрос сейчас был: Как долго я могу оставаться в отношениях с женщиной, которую я ненавижу, ради двух мужчин, которых я люблю?
Этим вечером они были очень добры ко мне. Никто из них не понимал, что я прохожу через кризис и как это скажется на нас всех. Так как я лежала в кровати, я, наконец, оказалась в центре внимания. Но не такого, какого я хотела бы. Я слышала обеспокоенный шёпот из гостиной. Некоторые шептали тише, чем другие и, увы, Елена почти всегда была громче всех.
— У неё нервный срыв и она нуждается в приёме соответствующих препаратов.
Мой рот непроизвольно округлился. Лишив меня нормальности, она не удовлетворилась этим и хочет лишить меня ещё и свободы. Я чувствовала себя Макмёрфи из Полёта над гнездом кукушки.
— Да, нам следует отвезти её в больницу, — сказал Жиль.
Угроза госпитализации работала сильнее, чем что-нибудь другое. Я хотела кричать и плакать. Но если бы я сделала это, они бы уверились в том, что я умалишённая. В попытке доказать, что они не правы, я встала и начала готовить ужин, как это сделал бы нормальный человек. И как я делала это обычно. Моя кухня, мой рай.
Но кризис, временно отступивший в тот вечер, несколькими днями позже вернулся усиленным десятикратно. Я больше не могла притворяться.
Мы часто проводили время вместе на диване. В то воскресенье мы все сидели рядком, смотря телевизор, держась за руки как равные, которыми мы не были. Елена, потом Жиль, потом я, потом Мортен. Я размышляла, не чувствует ли себя Мортен брошенным. На краю, только с одной моей рукой в качестве компании, в то время как вторая моя рука была у Жиля. Не слишком похоже на то, чтоб иметь двух женщин, скорее — половину женщины.
Я не хотела предпочитать одного другому и упрямо оставалась в середине, деля между ними своё тело и свой баланс. Тем временем, на Елену накатило игривое настроение и она развалилась на Жиле (полностью одетая).
— Снимите комнату! — рассмеялся Мортен, цитируя Друзей. Счастливый. Не неуверенный и не отверженный.
Я стала ещё жёстче, если это было возможно. Явный вызов чувству собственности. Ей недостаточно времени, которое они и так проводят вместе? Может она не делить его хотя бы когда я рядом?
— Твой муж — мой! — кричал мне язык её тела.
— И я счастлив этому! — отвечал язык тела Жиля, его рука выскользнула из моей. Я ещё чувствовала её тающее тепло.
Они спрыгнули с дивана и метнулись в спальню, дабы исполнить великий воскресный послеобеденный сексуальный концерт, который мы отлично слышали и через закрытые двери.
Я не была умна даже задним числом.
Мне представлялись два варианта на выбор:
• Поднять суету, заявить о своих потребностях, быть эгоистичной и сказать, что мне не комфортно. Рисковать быть высмеянной и не понятой, а кроме того испортить трём людям прекрасное воскресенье. Разве ты этого не заслуживаешь?
• Сохранять спокойствие, обсудить свои проблемы с самой собой (что видимо создаст панику внутри тебя), будь выше этого. Живи с этим.
Жить с этим. Конечно, я буду с этим жить. Это мой путь. Потому, что я думаю, что недостойна большего.
На мгновение я увидела свою жизнь наперёд. У Елены два основных партнёра. Её муж и мой муж. Оно монополизирует внимание моего мужа в любой момент, когда ей этого хочется. А я половичок, ожидающий, когда им воспользуются после того, как насытятся. Мне достаются остатки и я должна быть благодарной за них.
Моя будущая роль должна была состоять в финансовой поддержке и страховке для отвергнутых мужей. И, иногда, быть сексуальным партнёром, но только когда это устроит Елену.
Моей природе было свойственно действовать так, как если бы окружающие были неуверенны в том же, что и я. Я хотела делиться, но только с теми, кто чувствовал бы так же , как и я, с кем-то, кому я могла бы доверять, что они будут действовать в соответствии с моими границами, раз я действую в соответствии с их. Моя пассивная английская коммуникация была полна допущений и общественного этикета. Всё это оказалось растоптано.
Но Елена не была неуверенной по поводу того, что её муж был со мной — она была уверена в своём первенстве. Шестнадцать лет лишений это подтверждали. Их любовь проверялась снова и снова. Он оставался с ней несмотря на депрессию, шумные споры и даже недостаток секса. Мортен оставался верен как скала, каким он был всегда.
А мой муж изменился и это было прямым результатом общения с Еленой. Она изменила его и его любовь ко мне. И чувствуя изменения в нём, я сильнее подталкивала этот цикл, сильнее отдаляясь от этого чужого человека. Их отношения разрушили наши отношения. По мере того, как Жиль с Еленой прилипали друг к другу, я становилась узурпатором. Лишней. Не важной. И я так остро чувствовала боль потери и отверженности, мне следовало начать действовать самой.
Происходя из разделённой семьи, моя уверенность и самооценка были травмированы, настолько же, как и у любого ребёнка, бывшего предметом споров родителей и последующего развода. И, возможно, настолько же, как и тех, которые не были. В конце концов, вырастание — занятие неупорядоченное.
Но если ограничения, накладываемые моногамией, оберегали мои страхи, полиамория вытащила их на свет. Мои страхи уничтожали меня. Полиамория для меня была невозможна с людьми, у которых не было представления, желания или понимания того, как можно обходить области моей неуверенности. Возможно, это верно для всех полиаморов. Все партнёры, даже не связанные сексом, должны быть способны к коммуникации, а иначе это не заработает.
