Адам Торп - Затаив дыхание
— Мы вернемся к ней позже, — сказала Милли. — И не обязательно брать ребенка в Таиланде. Можно поехать куда-нибудь еще, где живут гораздо хуже. В Буркина-Фасо. В Мали. Или в Нигер, у них там детей пруд пруди.
— Нам подойдет увечный, пораженный проказой малютка, которого где-нибудь в Сомали сбросили в сточный коллектор, — поддразнил ее Джек.
— Именно! — отозвалась Милли.
— А может, нам просто взять сенбернара? — тем же легкомысленным тоном предложил Джек.
— Не смешно.
— Согласен. Но если говорить серьезно, моя идея насчет собаки не так уж и глупа. На прошлой неделе к Джонсонам вломились грабители.
— Только когда переедем за город, — отрезала Милли.
Что-что, а собачьи повадки ей были хорошо знакомы: влажные, липкие, как следы улитки, нити слюны на мебели и коврах, воняющие псиной мокрые шкуры… Сейчас у ее родителей живет пара золотистых ретриверов, так они вечно тычутся носами вам в пах, будто ищут затерявшийся мячик.
Внезапно Милли расплакалась. Ей вспомнился Макс, обожгла мысль, что вот-вот ей стукнет сорок два года, а переезд за город планировался ради маленьких ножек, которые топотали бы по лужайкам. У ее лучшей подруги Саманты Карлайл в сорок три года уже началась менопауза! Но у Сэмми пять дочерей и большое поместье в Девоншире, где все выращивается исключительно на натуральных удобрениях.
На самом деле, сравнивая себя с родителями и почти со всеми вокруг (о последнем знал только ее муж), Милли остро переживала свою никчемность. Поместье унаследует Филип, по праву старшего брата, — так повелось еще с одна тысяча сто пятого года (за одним-единственным исключением, вкравшимся в стройную генеалогию наподобие случайного узелка в плетеной веревке, но в семье предпочитают о нем не вспоминать). Поэтому она с головой ушла в работу: разъезжая по занюханным городишкам вроде Бейзингстока, истово уговаривала отвратных недоростков с козлиными бороденками пользоваться при ремонте офиса только экологически безопасными материалами. Прошла ускоренный курс фэн-шуй и в дополнение к договору предлагала консультации по наилучшему освоению пространства. Но фэн-шуй уже начал терять популярность, поскольку никакого ощутимого улучшения в корпоративных отношениях или в доходах замечено не было. Все это страшно изматывает. Ручеек серьезных заказов почти пересох, теперь Милли в основном занималась частичной перепланировкой детских садов да возведением деревянных домов со встроенной сауной для членов правления разных корпораций, причем эти заказчики требуют, чтобы в доме стоял запах смолы. В то же время газеты и журналы уверяют, что сектор «зеленого» строительства непрерывно растет. Милли по-прежнему надеется, что мир опомнится и даст себя спасти. Джек давным-давно расстался с этой иллюзией, но восхищается женой-идеалисткой. Вполне искренне восхищается.
Йех терпеливо ждала. Джек опять, далеко не в первый раз, вспомнил, как Милли расплакалась, и помрачнел.
— Ну-ка, Йех, сыграйте мне Шёнберга так, будто девушка плачет по любимому.
Прикрыв ладошкой рот, Йех закатилась смехом, так что очочки едва не свалились с ее изящного носика. Интересно, она коснулась плечом его плеча случайно или намеренно? Таиландка напомнила ему давнюю подружку-китаянку. Йех играла позднего Шёнберга так, словно это было «Verklärte Nacht» [57], одно из его ранних произведений, а Джек думал: что, если бы вслед за погибшим сыном у него родилась дочь? Полюбила бы она играть на фортепьяно так же сильно, как Йех? Он сделал пианистке пару замечаний, а потом заиграл сам, будто пытаясь вывернуть пьесу наизнанку: ноты вместо пауз, и паузы вместо нот.
— Как красиво! — сказала Йех, вновь касаясь плечом его плеча.
От ее волнения и следа не осталось. Быть может, оно было вызвано встречей с ним?
— Имейте в виду, Йех, когда войдете в отвратительный мир музыкантов-профессионалов, никогда не говорите этого людям, которые выше вас по положению или более одарены. Они услышат в этих словах иное: «До чего же мне хочется играть так же!»
— А мне и правда хочется.
— Вы играете по-своему, я — по-моему. Кем вы хотите стать, композитором или исполнителем?
— И тем и другим. Хочу сочинять музыку и играть для любимого.
Она смотрела ему прямо в глаза. Он отвел взгляд и откинул со лба упрямую прядь волос.
— Ладно, Йех, на сегодня достаточно. Через неделю в то же время. Ноктюрн Шопена.
Ему нужно думать о Милли, плакавшей в тот день и многие другие дни.
Дверь открыл Говард. Палец с шиной аккуратно забинтован. В глубине дома слышались звуки скрипки, кто-то играл что-то вроде тарантеллы.
— Слышишь?
— Это не Шуман.
— Самый маленький альт. «Балканский танец», упражнение.
— Твой вундеркинд?
— Не стерео же, — засмеялся Говард.
Бойкая музыка смолкла. Они вошли в гостиную; там стоял маленький мальчик в вельветовых шортах и рубашке с белым воротничком. Черные как смоль волосы упали на лоб. В руке мальчик держал миниатюрный альт, казавшийся для него слишком громоздким.
— Это Яан, мой маленький кудесник, — сказал Говард. — Мы уже почти закончили.
— Привет, Яан. Меня зовут Джек. Сокращенное от «Джон». На самом деле Джек ничуть не короче, чем Джон, верно? Думаю, Яан и Джон — одно и то же имя. Возможно, нас зовут одинаково. Во всяком случае, прически у нас одинаковые.
Мальчик кивнул, но не сказал ни слова. Лицо у него было необычайно серьезное. Джек знал за собой эту склонность: разговаривая с детьми, нести какую-то белиберду.
Рояль, огромный концертный «Бехштейн», занимал большую часть гостиной. Его ножки тонули в пушистом белом ковре, похожем на шкуру английской овчарки дьюлакс. Джеку нравилась непорочная белизна, царящая в апартаментах Говарда. На белых полках стояли темно-желтые изделия из глины, в Священном Писании этот цвет называется цветом буйволовой шкуры. Говард утверждал, что это керамика шумерской эпохи, но Джек ему не верил. Книжные полки были выставлены в прихожую, отчего она казалась тесной. Говард вложил в квартиру все свои деньги. Окна выходили в самый дальний угол парка Болтон-гарденз, противоположный от Эрлз-Корт-роуд. И кухня, и обе спаленки, и крошечный кабинет Говарда — все сверкало чистотой. В гостевой комнате стояла двуспальная кровать; Джек ее прекрасно помнил: наезжая в Лондон из Гааги, он останавливался у Говарда, благо, квартира у него очень удобная. Бывало, едва Джек ложился почитать перед сном, тут же являлся Говард в шелковом халате и, подсев к другу, заводил один и тот же разговор.
— Ты, Джек, — очень близкий мой друг.
— Правда?
