Адам Торп - Затаив дыхание
— Беда. Беда-беда, точно беда.
Сложив на макушке руки, словно пойманный с поличным опасный преступник, из автобуса вышел водитель.
— Господи Иисусе, не понимаю, как оно могло случиться, — повторял он. — Просто ума не приложу.
Собравшиеся зеваки бесстрастно наблюдали за происходящим, как обыкновенно бывает в таких случаях. Молодой парень, который тоже собирался перейти улицу вместе с темнокожей женщиной, повернулся к Джеку и сказал:
— Неудачный вышел день. Вот не задался денек, и все тут, ага?
Но и это прошло, неудачный день исчез в сонме других дней, стерся из памяти, за исключением отдельных клочков, еще всплывавших в сознании или в глубине подсознания некоторых людей.
И теперь Джек работал над сочинением, в котором пытался выразить кое-какие мысли, навеянные тем происшествием. Предварительно озаглавив пьесу «Не задался денек, и все тут», он оркестровал ее для камерного хора и ударных. Ее первое исполнение было назначено на ноябрь, и не где-нибудь, а в Перселл-Рум, в рамках фестиваля современной музыки. С общего молчаливого согласия главной темой этого мероприятия стал террор. Но работа шла туго. Разные музыкальные куски не желали сочетаться друг с другом, сочинение рассыпалось, точно браслет без связующих звеньев. Ничто на свете не возникает ниоткуда, одно порождает другое. Четыре взрыва он решил передать с помощью барочных литавр, потому что современные металлические ударные перекрывают доминирующие обертона, а ему требуется ясная, отчетливая тональная окраска. Еще его донимал один пассаж, удар тарелок с последующим тремоло: сколько ни пытался, Джек никак не мог найти ему подходящее место. А ведь взрыв стоит у него перед глазами, звучит в ушах. Но сущим бедствием стала навязчивая, как банный лист, популярная песенка про неудачный денек, почти с тем же припевом; казалось, едва он ступает ногой за порог, как отовсюду несется гнусный въедливый мотивчик.
Он вспоминал снежного барса из эстонского зоопарка. Вспоминал частенько, как и того лиса. Звери были связаны друг с другом, только один встретился Джеку сначала, а другой — позже. Оба сидели в чересчур тесных клетках. Все это было словно вчера. Он чувствовал, как вспыхивают щеки при этом воспоминании. Шкаф для хранения документов, пылающий посреди улицы, и Лис в клетке описывал происшедшее, но только языком музыки, язык этот не поддается буквальному пониманию, зато можно воспринять какую-то мысль, чувство или строй произведения; они взаимосвязаны и перетекают друг в друга до самого финала — до безмолвия, предваряющего аплодисменты.
В две тысячи первом году, сидя в центре зала «Снейп-Молтингз» и слушая собственное произведение, Джек спрашивал себя: зачем он вообще что-то сочиняет? Поначалу его музыка казалась ему очень поверхностной и банальной. Но к середине, когда мелодию, которую вел голос, восторженным мажором подхватили инструменты, Джека унесло куда-то вглубь его существа, где его все это время поджидал некто.
Будто земной шар повернулся на своей оси, чтобы он оказался перед нею, беззащитный и совершенно одинокий.
Взволнованная таиландка явилась на пятнадцать минут позже положенного времени и сообщила, что перед самым выходом из дому у нее украли велосипед. Джек ей не поверил, потому что она жила в западной части Хампстеда, а оттуда за пятнадцать минут к нему пешком не добраться. Любопытно, что толкает такую одаренную музыкантшу на ложь, пусть и безобидную? Ей идет двадцать второй год, а она все еще живет с родителями, которые держат ресторан на Эрлз-корт. Там же, кстати, живет и Говард.
Тут раздался телефонный звонок: звонил Говард. По голосу было слышно, что он в смятении.
— Ты представляешь, Джек!..
— Что?
— Я себе палец сломал, черт побери.
— Плохо дело, — вполне серьезно посочувствовал Джек.
Говард объяснил, что вытрясал скатерть и ударился пальцем о стену дома.
— Где же ты ее вытрясал? — озадаченно спросил Джек.
— У моего друга. В его чудесном саду. Но какая теперь разница где. Турне по Японии отменяется. Во всяком случае, для меня. Я в отчаянии. И мои уроки!.. Придется давать одной рукой.
— Ой-ей-ей!
— Мне наложили шину: открытый перелом верхнего фланга; спасибо, что поинтересовался. Канитель на месяц, не меньше.
— Любопытное словечко — «фланг». Фаланга, что ли?
Говард нуждался в утешении. Кроме того, ему требовался кто-нибудь, кто смог бы аккомпанировать его ученице на прослушивании в Королевском музыкальном колледже, она должна исполнять «Marchenbilder» Шумана, и ей положен последний урок.
— Когда?
— Сегодня в пять часов. Per favore [56].
— У меня собрание местного совета на чрезвычайно важную тему.
— Пусть Милли сходит.
— Ты же знаешь, Милли работает. В семь вечера возвращается домой — как выжатый лимон, и не мудрено, если с утра до вечера пытаешься втюхать устройства для компостирования нечистот и фотоэлектрические панели людям, уезжающим на выходные в Австралию.
— Слушай, Джек, ей-то зачем убиваться на работе? Ладно я — мне бабки нужны. А она — сама себе банкомат…
— Говард, так мне ехать к тебе или нет? У меня сейчас урок.
— Ты не пр-р-росто ге-ений, — с псевдоитальянским акцентом начал Говард, — от тебя исходит ар-р-ромат р-роз.
— Ага, понял. Ты попал в точку. Имей в виду, я внес наш уговор в ежедневник, а то вдруг ты до завтра все позабудешь.
Сидевшая за роялем таиландка с улыбкой на губах внимательно и терпеливо наблюдала за ним. Они занимались серийной техникой, использованием в ней хроматизмов. Листки бумаги на столе были исписаны цифрами и стрелками, напоминающими химические формулы. Джек подсел к девушке, размышляя про себя: что стоит за ее горячим интересом к занятиям? Может быть, она не равнодушна к нему? Или у тайцев так принято, входит в их правила учтивого обхождения? Когда они с Милли задумались об усыновлении ребенка за границей, в список стран-кандидаток вошел и Таиланд. Им обоим уже исполнилось сорок, значит, обращаться в официальные органы нет смысла; поэтому, прежде чем прибегнуть к услугам агентства, они довольно долго изучали географический атлас. Сколько же в мире донельзя бедных или раздираемых конфликтами стран! Есть из чего выбирать. Поскольку Милли много работала с поставщиками древесины, полученной в результате ответственного и экономного прореживания леса, у нее были обширные связи в Таиланде. Тайцы, как и вьетнамцы, казались им обоим приятными, вежливыми и дружелюбными людьми. Все это походило на выбор штор. Прошлой весной они оба внезапно взбунтовались и отвергли эту затею.
