Ева Модильяри - Черный лебедь
И, обращаясь ко всем, громко, чтобы все могли слышать, он сказал:
– Когда наступит мир на нашей земле, мы все восстановим. Типография будет вновь отстроена. И мы будем, как и прежде, работать вместе. Но до тех пор у всех у нас единственная цель: постараться выйти живыми из этой катастрофы.
Его услышали все, и сотни людей вздохнули с облегчением. Каждый почувствовал, что есть еще на что надеяться, ради чего жить. Они поняли, что хозяин не покинет их, и на эту его решимость готовы были ответить такой же решимостью. Никогда они не были так едины.
Эдисон повернулся и пошел к дороге. Джакомо Минетти проводил его до машины, в то время как рабочие разбредались по домам.
– А что собираетесь делать вы? – спросил его Монтальдо, открывая дверцу.
– Постараюсь быть полезным родине, – сказал тот, едва заметно улыбнувшись.
– В каком смысле? – спросил Эдисон.
– Надо помочь тем, кто хочет вымести из Италии фашистов и немцев, – ответил Минетти. – Я уйду в горы, где формируются партизанские отряды. Там люди нужны.
– Понимаю, – кивнул Эдисон.
Он слышал об этих партизанских отрядах, хотя и не верил в их способность серьезно сопротивляться регулярным частям. Он уважал храбрость этих людей, но не верил в действенность Сопротивления.
Микеле включил зажигание и завел мотор.
– Мы снова встретимся, когда все это кончится, – пообещал Минетти, протягивая руку, которую Монтальдо крепко пожал.
– Дай бог, – прошептал Эдисон, усаживаясь рядом с водителем.
По дороге домой они сделали остановку в Рубьере, на виа Эмилиа. Оба проголодались и устали. Увидев старинную вывеску остерии «Золотой лев», где он бывал в детстве вместе с отцом, Монтальдо решил остановиться здесь. Его отец, занимавшийся торговлей скотом, был великим обжорой, выпивохой и азартным игроком, который сновал по всем рынкам в поисках выгодных сделок, доступных женщин, шумных кутежей. Иногда он брал с собой и старшего сына, названного в честь великого изобретателя Эдисоном.
И теперь, оказавшись перед этой выцветшей от времени вывеской, которая вызвала в его памяти веселую сутолоку, смех и шум голосов, вкус красного шипучего «Ламбруско», а главное, аппетитные запахи соусов из кухни и свежего хрустящего хлеба, Эдисон, не раздумывая, велел Микеле остановиться.
Он припомнил и смуглые точеные руки женщины с чувственными губами и томными глазами. Разнося еду и протирая столы тряпкой, она наклонялась, открывая в широком вырезе блузки глубокую белоснежную борозду между роскошными грудями.
Ее звали Милее, и это имя, значения которого он не знал, казалось ему таким же нежным, как и ее зазывающий взгляд. Когда один знающий посетитель сказал, что Милее означает «солдат», она приняла это в шутку и продолжала хвалиться им, как синонимом нежности и женственности. Милее была статная женщина и походила на трактирщиц былых времен. Ей приписывали множество любовных похождений, но у нее не было какого-то одного постоянного друга сердца, как не было и детей, которых бы она очень любила и общаясь с которыми способна была бы растрогаться до слез.
В эти военные годы подобные заведения в основном были заполнены пожилыми людьми, но завсегдатаи «Золотого льва», казалось, так и состарились среди этих выщербленных временем стен. Войдя в остерию, Эдисон оглянулся кругом и увидел сгорбленную старушку, с маленькими мутными глазами и лицом, изборожденным морщинами, сидящую за стойкой.
– Милее, – тихо позвал он.
– Что угодно, синьор? – ответила Милее, мигая глазами, пытаясь разглядеть что-то знакомое в этом хорошо одетом господине в сопровождении молчаливого спутника, который вызывал в ней какое-то смутное подозрение.
– Милее, ты помнишь меня? – спросил Эдисон, слегка улыбнувшись.
Он тоже постарел, а последние события и три бессонные ночи сделали его еще старше.
«Золотой лев» всегда давал пристанище ворам и мошенникам, людям, находящимся не в ладах с властями, а в последнее время также дезертирам и партизанам. Бунтарские склонности Милее были хорошо известны, и потому старуха имела веские причины, чтобы остерегаться шпионов и фашистских агентов. Любой незнакомец был возможным врагом.
– Почему я должна знать вас? – с некоторой агрессивностью возразила она.
– Я Эдисон, – терпеливо объяснил он, – сын Силлы Монтальдо, торговца. Я бывал здесь малышом. Помнишь?
При этих словах губы женщины дрогнули.
– Ты сын Железного Уса? – наконец спросила она, и глаза ее увлажнились. – Он был красивый мужчина, твой отец. И я была в ту пору красавица. А ты был славным мальчонкой.
– То были другие времена, – ответил Эдисон, вспомнив вечера, когда он засыпал, уронив голову на скрещенные на столе руки, убаюканный рокочущим голосом отца, который держал за столом банк с друзьями.
– Ты ведь из тех, кто пробился в люди, – сказала пожилая женщина, погружаясь в свои воспоминания. – Здесь много говорили о тебе, о твоей удаче.
– Удача приходит и уходит, – вздохнул Эдисон, садясь за стол.
Микеле вслед за хозяином сделал то же.
– Мы бы хотели поесть, Милее. Найдется у тебя что-нибудь?
– С едой плохо, сынок, – пожаловалась старуха. – Но я не дам вам умереть с голоду, – успокоила она, исчезая за дверью кухни.
Эдисон и Микеле молча ждали, пока она не появилась с едой.
На подносе Милее принесла два куска черного хлеба, немного сыра и маринованный перец.
– Мне стыдно ставить на стол такой скудный ужин, – извинилась она, – но война довела нас до нищеты.
Пока они ели, Милее сидела напротив, опершись локтями о стол и сцепив свои узловатые пальцы.
– Все здешние синьоры давно уехали. Как случилось, что ты еще здесь? – спросила она несколько подозрительно.
– Я больше не синьор, – признался ей Эдисон. – Война уничтожила все, что у меня было.
– Война, – пробормотала старуха, устремив глаза в пустоту. – На станции на запасном пути есть состав для перевозки скота. Немцы загнали туда наших солдат, словно животных. Сегодня ночью их увезут в Германию. – Далекий свисток паровоза словно подтвердил эти слова старухи, которая продолжала: – Они нездешние. Парни из Венето и с юга. Женщин, которые осмелились подойти к составу, чтобы передать им еду и питье, они разогнали ударами прикладов и штыками. Четверо попали в больницу.
– В Модене, Парме и Милане тоже забирают всех мужчин, – вставил Микеле.
– Сегодня утром, – снова начала Милее, – немцы захватили несколько человек из наших. Это случилось вон там, за старым мостом. Среди них были и два сына моей племянницы Тирсилии. Солдатами даже никто не командовал, офицеры их бросили. Нашим ребятам удалось сбежать. Они знают местность и побежали прямо в горы. Ушли к партизанам. Будь прокляты Муссолини и Гитлер! Бог знает, когда я снова увижу этих ребят, – вздохнула она.
