Ева Модильяри - Черный лебедь
– Заводи мотор, – приказал он. – Мы немедленно отправляемся в Модену.
Микеле кивнул и поспешно вышел. В утреннем полумраке Эдисон вошел в комнату Эстер. Лола спала с ней в одной кровати, прижавшись к матери. Он растрогался, глядя на невинный сон женщины и ребенка. Наконец он нагнулся и легонько коснулся плеча жены.
Эстер тут же открыла глаза.
– Я еду в Модену, – сообщил он.
– В Модену? – прошептала она.
– Да. Кажется, разбомбили типографию, – объявил он.
Эстер как можно осторожнее высвободила Лолу из своих объятий, выскользнула из постели и, накинув халат, проводила мужа до машины.
– Позвони, если сможешь, – сказала она, коснувшись губами его щеки.
– Обязательно, – пообещал Эдисон.
После падения фашизма и депортации Муссолини только самые оголтелые сторонники режима, вопреки здравому смыслу, продолжали верить в грядущую победу. Эдисона уже не было среди них. Он понял, что с прежним режимом все кончено, но, что ждет в будущем его самого, не представлял.
Поездка была ужасной. Страшные призраки войны обступали со всех сторон. Они ехали по разбитым дорогам, по разбомбленным и наспех починенным мостам, подвергались внезапным обстрелам.
На закате второго дня они увидели почерневший и еще дымящийся остов того, что еще несколькими днями раньше было большим типографским комплексом. Там, где прежде стояли ротационные машины, теперь лежали лишь груды развалин. Самые совершенные американские и немецкие печатные станки превратились в ни на что не годные груды металлолома. От всего комплекса остались лишь жалкие руины, испещренные трещинами и почерневшие от огня.
Машина остановилась на площадке, где когда-то был вход в здание. Монтальдо вылез из машины и, тяжело ступая, подошел к директору типографии, который ожидал здесь его.
– И это все, что осталось? – спросил он у Джакомо Минетти.
– Да, все, что вы видите, – ответил тот.
Его гордость, его любовь – этот громадный сверхсовременный издательский комплекс больше не существовал. Нужно было все начинать сначала, нужно было на его месте выстроить другой, чтобы спасти свое дело, чтобы обеспечить работой всех тех людей, что раньше служили здесь, чтобы придать смысл существованию всех этих мужчин и женщин, в молчаливом ожидании собравшихся перед руинами.
Эти люди работали здесь со времен основания издательства «Монтальдо», и вот теперь у них ничего не осталось, кроме этой солидарности, которая сплотила их перед лицом беды и которая должна была помочь им пережить войну – это чудовище, пожиравшее и самих людей, и все то, что было создано их руками.
Все они знали Эдисона Монтальдо и, помимо его положения хозяина, уважали в нем то предпринимательское чутье, ту деловую хватку, то умение использовать людей по их способностям, с помощью которых ему удалось когда-то этот комплекс создать. Но все было уничтожено бомбами, и теперь все предстояло воссоздать заново. Если, конечно, у него и у них хватит на это сил.
И пока Эдисон был один на один со своим отчаянием и жгучим чувством бессилия, они молча стояли и чего-то ждали от него. В этот момент он многое понял. Он понял, что для него наступил час расплаты. У всех этих людей, что, вопреки очевидности, на что-то надеялись, молча стояли и ждали от него какого-то решения, которое могло бы спасти их будущее, ему хотелось сейчас попросить прощения, чтобы освободить от гнета свою совесть. Он бы хотел отречься от того, что не уставал повторять с воодушевлением все эти годы: «Фашизм поможет нам вырасти, стать великими. Он выведет из средневековья нашу экономику». Воспоминания об этом теперь жгли его стыдом.
Эдисон повернулся к Минетти. Этот молодой инженер, с решительным выражением лица и прямым честным взглядом, тоже ждал его слов.
– Друг мой, – сказал ему Эдисон Монтальдо, – все пропало. Все кончено.
Легкая улыбка вдруг осветила красивое лицо молодого человека.
– Пепел – это удобрение, из которого возрождаются самые честолюбивые замыслы, – сказал он. – Особенно если взяться за дело всем вместе. Ну а пока что делать этим людям? Как им прокормить свои семьи?
Эдисон Монтальдо обвел взглядом всех стоявших перед ним людей. Одного за другим: инженеров, механиков, верстальщиков, линотипистов, наборщиков. Узнал среди них старого корректора, которому хватало одного взгляда, чтобы увидеть грамматическую ошибку или вкравшуюся опечатку. Он представил их себе на привычных рабочих местах и снова увидел в действии это огромное предприятие. Он видел, как набираются, буква к букве, строка к строке, творения великих писателей, острые статьи журналистов, заметки специальных корреспондентов и просто скромных рядовых репортеров, как все это переносится на бумагу в линотипном зале, где машины стоят, точно позвонок к позвонку, образуя спинной хребет какого-то доисторического чудовища. Эдисон представил все это, и слезы навернулись ему на глаза.
Этот типографский комплекс в Нонантоле был его гордостью, его жизнью. Когда-то, много лет назад, он женился на Эстер только потому, что ее состояние позволило соорудить это грандиозное предприятие. Он никогда никого по-настоящему не любил, никогда и ничего не делал со страстью, за исключением того, что относилось к его издательской профессии. Эдисон Монтальдо был плохим мужем и никудышным отцом, но зато он был великим издателем, крупнейшим предпринимателем, и в этом была его гордость. И вот теперь он оказался всего лишь слабым, бессильным человеком, чьи многолетние труды и достижения были сметены с лица земли за одну ночь. Бомбы уничтожили все труды, все радости, тревоги и надежды, все мечты его жизни.
– Мы выплатим всем сотрудникам двухмесячное жалованье, – спокойным голосом сказал он директору типографии.
– Двухмесячное? – с сомнением спросил инженер Минетти.
– Двухмесячное, – подтвердил Монтальдо, быстро прикинув в уме свои наличные возможности. – Это все, что я могу сделать для них. Будем надеяться, что за это время союзники закончат войну.
И, обращаясь ко всем, громко, чтобы все могли слышать, он сказал:
– Когда наступит мир на нашей земле, мы все восстановим. Типография будет вновь отстроена. И мы будем, как и прежде, работать вместе. Но до тех пор у всех у нас единственная цель: постараться выйти живыми из этой катастрофы.
Его услышали все, и сотни людей вздохнули с облегчением. Каждый почувствовал, что есть еще на что надеяться, ради чего жить. Они поняли, что хозяин не покинет их, и на эту его решимость готовы были ответить такой же решимостью. Никогда они не были так едины.
Эдисон повернулся и пошел к дороге. Джакомо Минетти проводил его до машины, в то время как рабочие разбредались по домам.
