Алессандро Д'Авения - Белая как молоко, красная как кровь
— Ну, это же нормально… Кто ранит нас, делится на две категории — кто ненавидит и кто любит…
— Не понимаю. Почему тот, кто любит, должен ранить?
— Потому что люди, когда любят, иногда ведут себя глупо. Могут и ошибаться в выборе пути, но так или иначе переживают… Беспокоиться следует, если тот, кто тебя любит, больше не ранит: это значит, он перестал переживать или тебе всё равно…
— А если… ну никак не можешь любить, тогда тоже?
— Значит, ты недостаточно переживал. Мы нередко ошибаемся, Лео. Думаем, что любовь кончается, а на самом деле она лишь хочет, чтобы мы повзрослели… Как Луна: видишь иногда только серп её, а на самом деле она ведь там наверху вся целиком, со всеми своими морями и горными хребтами, и тебе нужно только немного подождать, пока она подрастёт, и тогда осветится вся её скрытая прежде поверхность… Но для этого нужно время.
— Мама, почему ты вышла замуж за папу?
— А как ты думаешь?
— Потому что он подарил тебе звезду?
Мама улыбается, и луна освещает её лицо, способное успокоить любую клокочущую во мне бурю.
— Потому что хотела любить его.
Мама ерошит мне волосы, словно стремится отогнать мрачные мысли, заполнившие мою голову, — как делала это в детстве, когда, обуреваемый страхом, я бросался в её объятия.
Потом мы молчали. Каждый из нас смотрел на луну и на небо и говорил с теми, кто находился там, далеко за звёздами.
Куда же я его дел? Не нахожу, нигде не нахожу. Космическая катастрофа. Послезавтра начинаются занятия, а я не прочитал письмо Сильвии. Лох, ну хоть сейчас помоги! И тут меня осенило: учебник истории. Хорошо, что я не продал его, как другие, чтобы не обидеть Мечтателя, который столько всего отыскивает в этой книге, куда больше, чем в ней действительно написано…
Вот куда я положил письмо, но читать сию же минуту не стану. Мои мечты осуществляются на скамейке, вот там и прочту его спокойно и обдумаю.
— Мама, Терминатор хочет писать!
Мчусь, мчусь, мчусь. Бегу, как никогда в жизни ещё не бежал. Терминатор не поспевает за мной, свесив язык и подбирая им всю вселенскую пыль. Со стороны похоже, будто это он вывел меня на прогулку и держит на поводке.
И вот она, моя скамейка — пустая, одинокая, красная — ждёт меня с моими мечтами. Отпускаю Терминатора, и он бродит по своим делам, он ведь тоже всегда счастлив здесь и ведёт себя преотлично.
Открываю письмо и узнаю почерк Сильвии, красивый почерк, какой мне всегда хотелось бы иметь, но какого у меня никогда не будет.
Дорогой Лeo,
пишу тебе, чтобы рассказать об одном случае, который заставил думать о тебе, так что я не смогла удержаться, чтобы не написать это письмо. Знаю, что сердишься и не хочешь со мной разговаривать. Отнесись к этим строкам как к излиянию души, которое только ты и можешь понять.
Позавчера мы ездили на прогулку с друзьями моих родителей. И так случилось, что на какой-то момент я осталась наедине с сыном одного из папиных знакомых. Парня зовут Андреа, и он влюблён в меня по уши. Когда мы остались одни, он подошёл ко мне и вознамерился поцеловать. Я оттолкнула его, он сначала остолбенел от удивления, а потом повернулся и ушёл, как и ты в тот день. Но, глядя ему вслед, я не почувствовала в душе никакого сожаления. Андреа для меня ровным счётом ничего не значил. Когда же я смотрела, как уходишь ты, в тот день, от твоей скамейки, что-то во мне сломалось. Я поняла, что только вместе с тобой могу смотреть на этот мир.
Древние греки рассказывают, будто поначалу человек был сферической формы и Зевс, желая наказать за разные промахи и ошибки, рассёк его пополам. С тех пор обе половинки бродят по свету, ища друг друга. Тоска заставляет их вновь и вновь отправляться на поиски, и, когда они встречаются, составляется сфера. Эта история похожа на правду, но лишь отчасти. Когда люди-половинки встречаются, у каждого за плечами своя прожитая жизнь. Они уже не такие одинаковые, какими были до разделения. И поэтому плохо стыкуются. У каждого оказались собственные недостатки, слабости, ранения. Теперь им мало встретиться и узнать друг друга. Теперь предстоит сделать выбор, потому что половинки не стыкуются больше так же легко, идеально, как прежде. И только любовь помогает принять острые углы, которые не соединяются, как хотелось бы, и только объятие помогает сгладить их, даже если это болезненно. В тот день, Лео, я обнаружила, что наши с тобой половинки тоже не стыкуются идеально и только объятие может соединить их. Без тебя мир опустел. Мне не хватает всего твоего — смеха, взгляда, ошибок в сослагательном наклонении, эсэмэ-сок, милой болтовни… Всё это бесконечно дорого мне, потому что это — твоё.
Ну вот, только это я и хотела тебе сказать. Никто никогда не сможет занять рядом со мной твоё место. Когда убегаешь от меня, мне кажется, будто сама жизнь покидает меня. Прости меня. И если можешь, прими с моими недостатками. Обними меня. Как и я тебя. Это наше объятие изменит нас. Я люблю тебя таким, какой ты есть, — люби и ты меня, хотя я и не такая идеальная, как Беатриче. Мне хотелось бы, чтобы твоя скамейка стала нашей: два сердца и одна скамейка. Как видишь, мне немного нужно…
Поднимаю глаза и вижу, что река течёт как ни в чём не бывало, несмотря ни на какие изменения, происходящие в мире, — эта самая река, которая столетиями вбирала в себя слёзы радостей и горестей и относила их туда, где им и место, — в море, потому, кстати, оно и солёное. Сжимаю свой сверкающий голубой амулет и чувствую, что Беатриче рядом, совсем рядом, как будто у меня два сердца — моё и её, и четыре глаза — мои и её, и две жизни — моя и её.
Жизнь никогда не ошибается, если у твоего сердца хватит мужества принять её…
Наступил вечер. Один их тех сентябрьских вечеров, когда запахи, краски, звуки словно превращаются в какую-то радугу, способную соединить небо и землю. Беатриче смотрит на меня со своей звезды. В руках у меня гитара, а у ног старенькая такса: Терминатор необходимый предлог, чтобы выйти в это время из дома, не вызвав излишних подозрений. Звоню по домофону и прошу выглянуть в окно.
— А кто это?
В окно третьего этажа дома, который уже превратился в сказочный замок, она, должно быть, не видит меня, потому что темно и улица плохо освещена. Но она может услышать меня.
— Когда ты написала за меня письмо, я пообещал, что спою для тебя…
Тишина. Настраивая гитару, смотрю в тёмную синеву неба и пою:
Так рождаются сказки,О которых мечтаю,О которых потом расскажу,Чтоб летать там, в раю,Где пока не летаю,Но лишь только мечтаю.
И так трудно остатьсяБез волшебниц прекрасныхИ смеяться, когда не хватает тебя.Воздух сказочно неженИ таинственно манит,В жизнь иную влечёт нас с тобой.
Представляю в темноте лицо Сильвии, слушающей меня, и больше никого не стесняюсь, потому что если у меня красивый голос, то я должен подарить его ей.
