Измена с молодой. Ты все испортил! (СИ) - Шевцова Каролина

Тамада передает слово мужу. И он начинает говорить. Красиво, уверенно и очень трогательно.

Мастерски владея слогом, он искусно удерживает внимание зала. А я пытаюсь вслушаться в его речь, чтобы не повторяться потом, когда очередь дойдет и до меня.

Всматриваюсь вглубь зала, заметив какое-то движение.

И внутри всё холодеет.

Руки слабеют.

Карен всё говорит и говорит, а я застыв ледяной статуей, вижу, как от лестницы к столам по левому от сцены краю, отстукивая каблуками, словно вбивая мне в сердце ядовитые иглы, вышагивает Акопян.

Она двигает губами, будто напевает что-то.

Взгляд Карена направлен вправо, на отца, поэтому он не замечает её.

А я не могу сделать вдох.

Она подходит к какому-то столу, за которым все примерно её возраста. Кто эти люди?

И почему она вообще решила, что может приходить сюда?

Карен заканчивает речь. В зале тихо. И поэтому, до меня отчетливо доносится то, что напевает Рита. И я понимаю, что это не случайность. Не просто шальная мелодия, застрявшая в голове.

'Па-папара па-па-ра-ра,

И я несу тебе цветы…

Как единственной на свете

Королеве красоты!'

Мысль моментально уносит меня во вчерашнюю ночь. Но на это раз я словно смотрю кино в замедленной съемке, где крупным планом показывают его глаза… Спокойные, мягкие, безмятежные.

Сердце пропускает удар.

Я знаю этот его взгляд.

Я видела его миллион и один раз.

И он всегда был для меня, даже тот, один, из машины.

«Где ты был, Карен?» — приглушенно звучит в памяти мой голос. Я уже знаю ответ. И мне уже не должно быть так больно. Но почему тогда мне становится трудно дышать?

Растерянно поворачиваю голову к нашему столу. И переплетаюсь взглядами с Грабовским.

«Ааа, караоке. Да… Да-да…»

Тут же понимаю, что не было никакого гребанного караоке!

Кто-то дотрагивается до моего плеча — это ведущий, мимикой пытающийся донести до меня, что я задерживаюсь. Что пора произносить свою часть текста. А я не могу.

— Да… — произношу заторможенно. — Да-да…

— Ксюш? — осторожно касается моего предплечья Карен, и я, будто током пришибленная, отодвигаюсь от него.

— Да.

— Ксения? С вами все хорошо?

Смотрю на тамаду, несколько раз часто моргаю, чтобы отогнать мучительные видения.

— Я присоединяюсь ко всему, что только что прозвучало.

Оставляю Карена одного и иду, как заколдованная, к Рите. Хватаю за локоть, разворачиваю к себе.

— Почему ты это поешь⁈

Она искривляет лицо в гримасе возмущения. Я же, чеканя каждое слово, повторяю свой вопрос. Мне сейчас жизненно важно услышать ответ на него.

— Это наша с Кареном песня, — выплевывает она с насмешкой, поднимает со стола бокал с белым вином и, обратившись к сидящим за столом, произносит: — Ну что, ребят, выпьем еще раз за нашего любимого профессора⁈

Не понимаю, как я удержалась на ногах. Как подошла к своему столу. Как подняла бокал и произнесла самый проникновенный тост в моей жизни.

За своих родителей, всю жизнь служивших мне примером идеальных отношений.

За своего свекра, который умеет построить самую крепкую и дружную семью.

За свою свекровь, которая, как истинная представительница прекрасной половины человечества, умеет сохранять эту семью вопреки всему.

За свою золовку, которая своей фанатичной жертвенностью ставит свою жизнь на алтарь интересов этой самой семьи.

За своего мужа, который, умеет врать так, что никто и никогда не догадается о его истинных намерениях.

И за себя, которая начинает новую жизнь!

Не понимаю, как смогла пройти до лестницы. Как спустилась по ней, не полетев кубарем вниз.

Мой свекор — её профессор. Он ведь и моим профессором был…

Наша песня…

Их песня.

«Три раза подряд!»

Обман.

«Я для тебя найду крылья…»

Всё обман.

Выбегаю на улицу. На воздух. Смотрю в небо, по-настоящему мечтая стать птицей и убраться прочь отсюда. Здесь слишком больно.

— Ааааааа! — вырывается из недр души крик.

Сгибаюсь пополам. Наощупь нахожу стену. Опираюсь на неё, что бы не упасть.

Передо мной возникает красный от ярости Карен.

— Что за спектакль ты устроила⁈

— Спектакль? — повторяю, не веря своим ушам.

— Не могла по-человечески? Надо было обязательно сегодня?..

— А когда? — кричу, не дав ему договорить.

— Да, бл*ть, никогда!

— Я всю себя отдала нашей семье, Карен! Я старалась быть самой лучшей женой! Самой лучшей невесткой! Мамой! Я всё… — воздух в легких заканчивается. Делаю судорожный вдох. — Всё делала для семьи… А семья, как оказалось, не сделала для меня ни-че-го.

— Сука, ты свихнулась⁈

— Я⁈ Я свихнулась⁈ Где ты был вчера, Карен⁈ — Толкаю его ладонями в грудь. — Где ты был⁈

— Ты и так уже знаешь. — режет бесчувственно словами. — Зачем тогда спрашивать?

— Боже… — Ноги подкашиваются, я опускаюсь прямо на колени, не в силах дальше стоять.

— А что тебя не устраивает, джана? Ты же этого и добивалась? Или я не прав?

Я молчу.

А он продолжает.

— Ты же сама меня к этому толкала всё это время. Шарахалась, как от прокаженного. Ты же умная женщина. Прекрасно знаешь, что у мужчин есть потребности. Я просто удовлетворил свою потребность. Тебя я люблю. А это — просто физиология. Ты же меня не обвиняешь в том, что я сходил в туалет не дома, а в другом месте?

— Туалет?.. — не могу поверить тому, что услышала.

— Да, джана.

Откуда-то появляются силы встать снова на ноги. Я внимательно смотрю на стоящего передо мной мужчину, ради которого еще недавно готова была даже жизнь отдать.

— Знаешь, Карен… — С трудом узнаю свой голос. — Видимо, не такая я и умная женщина, как ты думал… Потому что, не смотря ни на что, я никогда не могла подумать, что ты способен сравнить нашу семью с туалетом.

Он хмурится.

Подается вперед.

Выставляю вперед руку — не даю дотронуться до меня.

— Но ты прав… — продолжаю всё так же спокойно. Потому что не прощу себе, если не выскажусь до конца. Если и дальше позволю ему сравнивать меня с грязью. — С физиологией не шутят. Сливай, милый. В любом туалете, в котором тебе захочется. Частный, общественный, элитный… Выбор большой, скучно тебе точно не будет. А про меня забудь.

— Что ты несешь⁈ — взрывается он.

— Я подала на развод, Карен. Всё кончено.

Разворачиваюсь, чтобы вернуться в ресторан.

— Ты куда⁈ — хватает меня за локоть.

— За детьми. — вырываюсь с силой.

Навстречу мне вылетает заплаканная Нора. За ней, прямо к Карену — Вася.

— Ксю… Господи… — запыхается золовка, — микрофон!

Опускаю глаза на свою грудь. На цветок, в тряпичных лепестках которого до сих пор прячется петличка.

Снова смотрю на Нору, в глазах которой застыли боль и ужас.

Она всё это слышала.

Они все это слышали.

Боже, нет… Мои дети… Мои дети тоже…

Быстро преодолеваю лестницу, залетаю в зал.

Тону в осуждающих прищурах сотни пар глаз. Прохожу дальше, к детской зоне, где должны быть Вика и Гера.

Но их там нет.

Зато есть, торжествующий — взгляд Маргариты Акопян. Она ведет бровью и победно ухмыляется.

Но меня это больше не волнует.

Я нахожу наконец их. Заплаканные, испуганные, мои дети жмутся к груди свекрови, а увидев меня, отворачиваются.

Сердце стучит в горле.

В ушах оглушительный звон.

И мне кажется, что я умираю…

Этого не должно было произойти…

КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ