Софи Кинселла - У меня есть твой номер
— Нет. Не знаете. И потому…
Он продолжает, не слушая меня:
— Но мне кажется, вы не можете — не должны — вступать в брак, если чувствуете себя ущербной по отношению к вашему жениху и его родителям.
И что прикажете делать? Наорать на него? Влепить пощечину? Вихрем вылететь из ресторана?
— О'кей. Послушайте… Во-первых, вы меня не знаете — вы сами это сказали. Во-вторых, я не чувствую себя ущербной…
— Чувствуете. Это очевидно. И меня это ставит в тупик. Посмотрите на себя. Вы профессионал. Вы успешны. Вы… — он подбирает слова, — вы привлекательны. Почему же вы считаете, что Тэвиши «совсем другие»?
— Потому что они важные, знаменитые люди! Они гении, и их обязательно посвятят в рыцари, а мой дядя — обычный стоматолог из Тонтона…
Так. Я высказалась достаточно ясно.
— А кто ваш отец?
Ну вот. Он задал этот вопрос.
— Он умер. Мои родители умерли. Автомобильная катастрофа десять лет тому назад. — Откидываюсь на спинку стула, ожидая, что повиснет неловкая пауза.
Его реакция может быть какой угодно. Молчание. Рука, прижатая ко рту. Он может задохнуться от наплыва чувств.® Издать восклицание. Сменить тему. Проявить нездоровое любопытство. Рассказать о еще более ужасной катастрофе, в которую попала тетушка друга его друзей.
Одна девушка разразилась слезами. Я смотрела, как она всхлипывает, и искала для нее бумажный носовой платок.
Но… странно как-то. Никакой неловкости не возникло. Сэм не отвел взгляда. Не стал прочищать горло, ловить ртом воздух или заговаривать о другом.
— Оба одновременно? — наконец тихо спрашивает он.
— Мама умерла на месте. А отец на следующий день, — горько улыбаюсь я. — Но я не попрощалась с ним. Он не пришел в сознание.
Я давно поняла, что улыбка — единственный способ сохранить самообладание при таких беседах.
Официант приносит кофе, и несколько мгновений мы молчим.
— Мне очень, очень жаль.
— Я пережила это. — Голос у меня спокойный. — Мы стали жить с дядей, он стоматолог, а тетя — ассистентка стоматолога. Они воспитали нас — меня и моих младших братьев. Так что… у меня все хорошо. Все хорошо.
Стараясь избежать его взгляда, помешиваю капучино и отпиваю глоток.
— Это многое объясняет, — наконец говорит Сэм.
Его сочувствие невыносимо. Я не способна выносить ничье сочувствие.
— Ничего это не объясняет, — отрезаю я. — Это случилось много лет назад. Все в прошлом, я взрослая и справилась с этим, понятно? Так что вы не правы.
— Это объясняет, почему вы придаете такое значение зубам.
— О.
Туше.
— Да, я хорошо знаю об уходе за зубами.
Сэм вгрызается в печенье, я пью капучино.
Через минуту-другую создается впечатление, будто мы подошли к логическому концу, и я жду, что Сэм попросит счет, но он неожиданно говорит:
— Мой друг потерял мать, когда мы с ним учились в колледже. Я многие ночи разговаривал с ним. Ночи напролет. Знаю, каково это. Это нельзя пережить. И нет никакой разницы, «взрослая» вы или нет.
Не предполагалось, что он снова заговорит об этом. Многие быстренько и с облегчением меняют тему.
— А я пережила, — жизнерадостно говорю я. — И обо всем забыла.
Сэм кивает, словно мои слова не удивляют его.
— Да, именно так он и говорил. Другим людям. Знаю, вам приходится это делать… Вы умеете держаться, но это трудно.
Улыбайся. Продолжай улыбаться. Не встречайся с ним взглядом.
И неожиданно к глазам подступают жаркие слезы. Черт. Черт. Такого не случалось долгие годы.
— Не смотрите на меня так, — яростно бормочу я и пялюсь в стол.
— Как «так»? — тревожится Сэм.
— Так, будто вы все понимаете. Прекратите. Просто прекратите.
Делаю глубокий вдох и отпиваю воду. Поппи, ты идиотка. Ты не позволяла себе так разнюниться с… Даже не вспомню, с каких пор.
— Простите, — говорит Сэм. — Я не хотел…
— Нет! Все хорошо. Мне пора. Попросим счет?
— Конечно. — Он подзывает официанта, а я достаю блеск для губ, и через минуту ко мне возвращается самообладание.
Пытаюсь заплатить за ланч, но Сэм отказывается, и в конце концов мы платим пополам.
— Ну вот. — Медленно подталкиваю к нему телефон. — Спасибо. Было приятно познакомиться с вами и все такое.
Но Сэм не обращает внимания на телефон. Он смотрит на меня, и во взгляде его столько сострадания, что я готова запустить в него сахарницей… Если он опять заговорит о моих родителях, так и сделаю.
— Мне любопытно, — наконец произносит он, — вы когда-нибудь смогли противостоять хоть кому-то?
— Что? Конечно, нет. Зачем мне кому-то противостоять?
— Вот в этом и заключается ваша проблема.
— Нет у меня проблем! Это у вас их полно. По крайней мере, я пытаюсь быть милой с людьми. А вы… несчастный.
Сэм снова хохочет, а я снова краснею. Ладно, может, «несчастный» неподходящее слово.
— Все у меня хорошо, — повторяю я и тянусь к сумочке. — Мне не нужна помощь.
— Не трусьте.
— А я и не трушу! — в ярости ору я.
— Если вы признаетесь себе в каких-то своих проблемах, то сможете справиться с ними, — весело говорит он. — Читая мои письма, вы решили, что они слишком короткие и «несчастные». И сказали мне об этом. Может, вы и правы. Но знаете, что я понял из вашей переписки?
— Нет! Не знаю и знать не хочу.
— Я увидел девушку, которая бросается на помощь другим, но не способна помочь самой себе. Человек не должен идти по церковному проходу, чувствуя себя ущербным, пытаясь выдать себя за того, кем не является. Не мне судить, кого вы боитесь, но…
Он берет телефон, нажимает на кнопку и поворачивает его экраном ко мне.
Черт.
Это мой список. Тот, что я набросала в церкви.
ЧТО СДЕЛАТЬ ПЕРЕД СВАДЬБОЙ
1. Изучить греческую философию.
2. Изучить ботанику.
3. Выучить длинные слова для «Скраббла».
4. Запомнить: я ИПОХОНДРИК.
5. Бефстроганов. Полюбить. (Пройти сеанс гипноза?)
Моему смущению нет предела.
— Это вас не касается, — бормочу я.
— Конечно, не касается. Но мне известно, что иногда бывает трудно постоять за себя. Однако необходимо. И вы должны научиться этому. До свадьбы.
Я молчу. Невыносимо это слышать, но он прав. Сэм терпеливо ждет, пока я приведу в порядок свои мысли.
— Хорошо вам говорить, — наконец произношу я. — Хорошо говорить, что нужно учиться стоять за себя. Но что конкретно я могу им сказать?
— Они — это…
