Договор на одну ночь (СИ) - Мария Анатольевна Акулова
Но, опять же, это будет завтра.
А пока я настраиваю микрофон и переговариваюсь со старым Лисандром про очередность греческих баллад, которые буду исполнять.
Сорокаминутный концерт – это семь песен. Потом будут еще танцы нашего кустарного коллектива, состоящего из официантов, и вишенкой на торте – главная услада для глаз туристов. Зебекико (прим. автора: танец с подносом на голове, на который слой за слоем выставляют стаканы).
Дядя щедро предлагал на мой День рождения закрыть Кали Нихта и устроить «семейный праздник». По сути, еще один аррабонас (прим. автора: ужин в честь помолвки). Но я мудрой гибкой сапой выторговала себе сцену.
А дальше… Поднимусь к себе. Достану коробку. Включу родительский диск. Буду слушать и может быть плакать. Потому что очень счастлива сейчас, но и очень волнуюсь. Интересно, а уезжая двадцать три года назад, мой папа чувствовал то же самое?
Когда мы с музыкантами уже почти готовы начинать, а гул голосов посетителей из увлеченно-беседующего становится нетерпеливым, за столиком Мелосов-Шамли и прочих местных шишек происходит оживление.
Дядя Димитрий встает и в своей отвратительной показушно-солидной манере идет в сторону крыльца террасы, гостеприимно разводя в стороны руки.
Раньше в нем чувствовалось заискивание. Теперь он всячески подчеркивает, что отныне равный. Спешит. Я почти готова назвать его ничтожным, но остаточные чувства и отголоски благодарности всё же не дают.
Провожаю дядю взглядом, пока мои мысли не сбиваются. Даже пальцы начинают дрожать.
На террасу Кали Нихта поднимается староста Петр. Он улыбчив и расположен к фамильярности. Они с моим дядей даже обнимаются. А меня догоняет запоздалый стыд. Я обещала написать ему, когда буду петь, но не сделала этого.
Мои чувства к нему, кажется, не изменились. Я по-прежнему считаю его лучшим мужчиной на нашем побережье. Но моя жизнь… Изменилась слишком.
Только дрожь вызывает даже не это.
С небольшим опозданием за Петром на террасу Кали Нихта ступает другой мужчина. В строгом черном костюме.
Я вижу Андрея и на долю-секунды забываю, как дышать. Мы пересекаемся взглядами и я тут же опускаю свой вниз.
Чтобы не сбить его с ног своим блеском. И не спалиться. А у самой сердце навылет и губы приходится до боли закусывать.
Он приехал.
Мы не списывались. Не созванивались. Не общались.
Я решительно верю в то, что нас связывают успешные деловые отношения. Без далекоидущих планов и ненужных обоим чувств. Но видеть его в Кали Нихта – это…
Взяв себя в руки, украдкой снова слежу за мужчинами.
Обнять Андрея мой дядя не решается. Они жмут друг другу руки и улыбаются. Обсуждают что-то (за гулом не слышно). Дядя кивает на сцену и на меня. Наверное, хвастается, что удачная инвестиция сегодня будет петь. Не знает, что в его "векселе" пробита обесценивающая дыра господином депутатом.
Я не представляю, зачем он приехал, и не фантазирую, что ради меня. Уж тем более, никак не связываю это со своим Днем рождения. Но взглядом до столика всё равно провожаю.
Делаю вдох-выдох и возвращаюсь в реальность, где в главных ролях не заезжий депутат, а мы с микрофоном.
Настраиваюсь. Произношу про себя привычные слова. А потом добавляю: при тебе я спою еще лучше, поверь.
И, не боясь пристальных взглядов, не слыша равнодушного звона приборов, забыв напрочь про все невзгоды, беру первую ноту, которую подхватывают бузуки Лисандра.
***
Я пою с огромным удовольствием и полной отдачей. Прощаюсь от всей души.
Благодарю всех без слов благодарности. Вспоминаю свои первые выступления. Свой путь борьбы, потому что дядя никогда в меня не верил.
Понимаю, что многие хлопают по инерции, но мне кажется, зал я зажгла. Спустившись со сцены, наслаждаюсь ускоренным пульсом и выплеском эндорфинов в кровь. С этими ощущениями соревноваться может только секс.
Взгляд сам собой скользит по продолжающему хлопать, как и все, Андрею Темирову.
Он смотрит на меня вполне легально, а я на него – немного по преступному.
Конечно же, я не пела для него. Я пела для себя. Но оторвать взгляд от него сложно. Заставив себя, слышу громкое:
– Еленика, подойди к нам!!!
Дядя встал и идет мне навстречу.
Берет за руку, обнимает и ведет к самому козырному сегодня столику.
Поразительно, но сидящие за ним люди даже поднимаются, чтобы выразить мне свое уважение.
Я ловлю на себе по-хозяйски самодовольный взгляд Жоры.
Неужели тебе приятно, когда твою будущую пожизненную заложницу хвалят?
А меня хвалят, черт! Старосты, районные депутаты, просто богатые местные греки. С теплой-теплой улыбкой это делает Петр. Я улыбаюсь в ответ и розовею. Только не из-за приятных слов, а потому что щеку жжет внимательный взгляд человека, который с похвалой не спешит.
А я не могу удержаться и на него не посмотреть.
Пользуюсь тем, что дядя во всеуслышанье рассказывает неправдоподобную историю, как обнаружил мой талант и настоял на том, чтобы я выступала, поворачиваю голову и, нарочито гордо вздернув подбородок, смотрю горящими глазами на строгого Темирова.
– Очень рада вас видеть в Кали Нихта, кирие Андрей.
Он медленно кивает в ответ. И знай я его чуточку хуже, не умей я отмечать, как подрагивают уголки губ, подумала бы, что он холодный сноб. Но он… Другой.
– Давно на Юге не был просто.
– Соскучились?
– Дела заставили.
Нет. Он всё-таки непрошибаемый! Но я не обижаюсь и не расстраиваюсь.
У меня кожа горит. Сначала на лице. Потом, когда Андрей съезжает взглядом, и на шее тоже.
Дядя меня отпускает. Я тут же делаю шаг в сторону. К нему. Этого делать нельзя, но не могу сдержаться: незаметно скольжу пальцами по раскрытой депутатской ладони.
Я тоже соскучилась. Думала о тебе. И рада видеть.
– Лена, присядь с нами! – Это предложение от дяди звучит крайне щедро. Жора начинает суетиться, чтобы найти для меня стул, но я не стану.
Расправив плечи, «случайно» задеваю ягодицами депутатское бедро, отступая ещё ближе и ощущая спиной его тепло. В ноздри заползает запах, из-за которого волоски по телу становятся дыбом. Я чуть-чуть. Совсем чуть-чуть…
Чувствую дыхание виском. Хочу откинуться и вжаться. Нельзя.
– Спасибо, тейе Димитрий, но я бы хотела подняться к себе. Разволновалась. Голова разболелась.
– Так может тебе таблетку?
– Нет! Вы сидите, а я…
Жора так и застывает со стулом, не понимая, ставить его или нет, а я
