Его дерзкая девочка - Алекс Коваль
И снова слезы.
Я сажаю ее на переднее сидение и обхватываю ее щеки своими ладонями, заставляя посмотреть на себя. Ее ладошки накрывают мои, и малышка шмыгает носом.
— Маленькая, тише, — целую ее щеки, глаза. — Все хорошо, слышишь? Они уехали.
— Они могли тебя убить, Тим…
— Не убили бы, денег с мертвого не взять, — усмехаюсь сквозь свою боль.
Тело ломит, ребра трещат. Но этого никак нельзя показать принцессе, она и так едва ли не сознание теряет у меня на руках.
— Тим! — выдыхает Злата и вдруг замирает. Ее глаза округляются. С ее щек уходит румянец, уступая место смертельной бледности.
— Злата? — я понимаю, что с ней что-то неладное происходит. — Ты чего?
Она замирает, ее словно что-то сковывает.
— Злата!
Она, наконец, обращает на меня внимание, а руками хватается за живот.
— Тим. Живот, — она делает судорожный вдох. — Больно, — она чуть ли не сгибается пополам, всхлипывая.
По телу проносится дрожь. Страх проникает в каждую клеточку. Меня парализует на секунды. Но я тут же подрываюсь, закрывая дверь с ее стороны.
Прыгаю за руль и жму по газам.
— Потерпи, сейчас. Тут недалеко, — я разворачиваюсь через две сплошные, направляя машину обратно в город. — Потерпи, малыш, папа сделает все возможное, — несу какую-то хрень, но я сделаю все, лишь бы не дать случиться несчастью.
Она этого не переживет, как бы не бычилась.
Мы оба теперь уже этой потери не переживем…
Глава 24. Злата и Тимур
Злата
Я не помню, как мы доехали до клиники.
Все, как в тумане.
Машина ревет, асфальт пролетает, а у меня перед глазами до сих пор стоит стычка Тима с людьми Кучера. Сердце колотится от испуга как сумасшедшее, и скатиться в панику не дает только боль в животе. Сильная. Острая. Резкая. Как будто колючки вонзаются изнутри.
По моим щекам катятся слезы, страх за Тима перескакивает на страх за нашего малыша, и единственное, о чем я могу думать, — только бы все обошлось. Повторяю это себе как мантру.
Кажется, чем ближе к клинике, тем становилось хуже, и я, прикрыв глаза, уже не слышала ничего, лишь только слова Тима, который всю дорогу шептал:
— Малыш, папа все сделает…
Что это такое было?
В голове жутчайший кавардак тогда. А сейчас и подавно.
Я лежу на прохладной кушетке в кабинете, и мы ждем врача, знакомого Тима, который сам же и сделает УЗИ. Боль немного поутихла, и я наконец смогла выдохнуть.
Воспоминания о том, как десять минут назад Тимур ворвался в больницу со мной на руках с криком:
— Варламова сюда, немедленно! — до сих пор заставляют чувствовать себя жутко неудобно.
Парня словно подменили и, не обращая внимания ни на что и ни на кого, Тим был готов рвать и метать.
Поняв это, девушка, сидящая на посту, набрала врача и дала указание идти к кабинету, где, собственно, мы сейчас и находимся.
В голове сумбур, вокруг сумбур, в сердце сумбур, и Тим еще ходит туда-сюда, нервирует, поэтому я ловлю его руку и, переплетая пальцы, тяну к стулу рядом с кушеткой, заставляя сесть. Он делает это молча и покорно.
Не проходит и пяти минут, как слышим:
— Здравствуйте! — в помещение влетает, видимо, тот самый Варламов. — Ну и шухер ты тут поднял, — хлопает друга по плечу симпатичный молодой мужчина. Блондин с доброй улыбкой и цепким взглядом. — Что у тебя стряслось? Все отделение взбаламутил, медсестру перепугал.
— Живот болит. Давай брат, спасай моего сына, — протараторил Тимур, пропуская мимо ушей нарочито возмущенный тон друга-доктора.
Погодите-ка, он сказал «сына»?
Протестую!
Он совсем кукушкой поехал?
Нет, я, конечно, не против мальчика, а если там девочка, то что?
— Сейчас посмотрим, — снова обращает внимание на меня мужчина, усаживаясь рядом на стул. — Еще раз здравствуйте…
— Злата. И можно на ты.
— Злата, меня зовут Вадим Дмитриевич. Можно просто Вадим. Подними повыше сарафан! — командует он деловито.
Я слушаюсь и выполняю все, что Вадим говорит, хотя чувствую себя неловко. Еще и Тим пялится. Правда, скорее испуганно, нежели заинтересованно.
Врач касается живота, но смотрит в сторону, будто его пальцы сейчас сами расскажут ему всю ситуацию.
— Небольшой тонус. Стоишь на учете? Какой срок?
— Нет, не стоим мы на учете, — ответил за меня Тимур, за что получил грозный взгляд от меня и смешок от друга:
— Тим, ты, может, сам рожать будешь? Помолчи, пожалуйста, а еще лучше выйди.
— Ага, разбежался! — крепче перехватил мою ладошку Тим, упирая локоть в кушетку. — Ты делай, давай, все, что нужно, — огрызнулся Абашев, чем заставил нас с доктором переглянуться и улыбнуться.
— Упрямец. Ладно, Злата, сейчас посмотрим, — повернулся к аппарату Вадим, включил его.
Каждое движение четко выверено и отточено временем и опытом. Друг Тима — настоящий профессионал своего дела, хоть еще и достаточно молод. На вскидку, лет тридцать или тридцать пять, не больше. И, судя по кольцу на безымянном пальце, женат.
Зачем я это отметила? Не знаю, стресс, наверное, до сих пор.
Я молча наблюдаю за тем, как Вадим выдавил гель из тюбика и нанес на нижнюю часть живота, охладив кожу. Я машинально дернулась и вцепилась пальцами в пальцы Тима до боли в суставах.
Мне было и страшно, и неловко, и волнительно, но одно я понимала точно: хорошо, что Тимур здесь. Внутренне я чувствую себя немного спокойней, держась за его руку.
Варламов взял в руки датчик и стал им водить по коже, смотря в монитор.
Мы с Тимом замерли.
Повисла тишина, лишь только раздавались щелчки кнопок, на которые нажимал мужчина.
— М-м-м… — протянул Вадим задумчиво.
Я напряглась. Сердце уже билось в районе горла.
— Что?.. — голос Тима было не узнать. Тихий, низкий и напуганный.
— Ну, что ж, — проговорил доктор и улыбнулся.
— Не томи, Варламов, что с нашим ребенком?
— Слушай.
Что-то щелкнуло, и раздался шум с помехами.
Я сначала не поняла, что конкретно мы должны были там «слышать», но потом… спустя каких-то несколько секунд раздался… стук? Да это был стук!
Стук сердца. Быстрый, четкий.
Это было сердцебиение нашего малыша. Пока что совсем маленького крохи, но уже со здоровым, ровно бьющимся сердечком.
Рука Тима, сжимающая мою, дрогнула. Его губы коснулись моей ладони. А у меня у самой в горле встал ком, в глазах защипало.
Я невольно смотрю на Тимура и пропадаю в темноте его глаз. Не пугающей, а мягкой, обволакивающей, укрывающей от всех невзгод темноте. От такого взгляда мурашки табуном пробежали по телу. А низ живота
