Вера Колочкова - Работа над ошибками

Прижатые к ее щекам старушкины ладони вдруг стали невесомыми, как два птичьих перышка, и лицо, как показалось Наташе, совсем отрешилось и странно уплыло в сторону – стало прозрачным, белесым, почти бесплотным. Лишь белый платочек на голове светился в сумерках как доказательство присутствия на подушке старушкиной головы. Испугавшись, Наташа позвала ее осторожно:

– Таечка… Ты меня слышишь? Ты поняла, что я тебе сказала?

– Да, Наташичка, не шуми… Слышу я. Слышу. Жива, значит, моя Марусенька…

Она снова замолчала, лежала тихо, не шевелясь, и у Наташи мороз побежал по коже от этого почти горестного смирения перед радостной новостью. Другие в таких случаях от счастья плачут, а тут – ни единой эмоции. Странно как-то. И неуютно. И неловко за свое собственное молодое и радостное возбуждение. Вдруг старушка заговорила, зашелестела так тихо, что ей пришлось наклониться, чтобы разобрать ее сухое бормотание:

– Значит, не зря мне тогда услышалось… Звала меня Маруся, а я и не поняла…

– Когда звала? В лесу? Значит, ты слышала, как она тебя звала? Она рассказывает, что в лес за тобой тогда побежала.

– Нет… Нет, не тогда. А когда мы с твоей бабушкой в Федоровку ездили.

– С бабушкой? Вы ездили в твою деревню вместе с бабушкой? Надо же, я не знала… А когда?

– Лет десять назад, я еще в силе была. Ты просто не помнишь, Наташичка. Твое дело молодое, зачем тебе про старушечьи дела помнить. А ездить мы ездили. Да только никакой там деревни нет уже, все травой поросло. Постояла я в той траве, повыла и уж совсем обратно идти собралась, как слышу – Маруся меня зовет… Я тогда подумала: душенька ее надо мной летает, а оказалось, жива она…

– Да, жива! Конечно, жива! Нянечка, она скоро сюда приедет! Может, уже завтра… И сядет вот так же на эту скамеечку перед кроватью… Ой, нянечка, я как представлю, у меня сразу мороз по коже идет… А еще она внука тебе привезет! Знаешь, какой у тебя внук? У-у-у… Высокий, здоровенный мужик, вот какой! С брюшком! Генрихом зовут. Он немец. Маруся-то твоя в Германии все эти годы жила. Да она сама все тебе расскажет, когда приедет! Она туда уехала, чтоб тебя найти, и замуж там вышла…

Наташа говорила и говорила взахлеб, повторяясь и выстреливая фразами, будто старалась расшевелить, вытащить наружу Таечкины эмоции, подкинуть в них угольков от своего радостного возбуждения. В конце концов, это же и впрямь счастливая весть, и эмоции тоже должны быть счастливыми! Другая бы на ее месте, простите, ух как расчувствовалась да мурашками по коже разбежалась! А Таечка… Лежит себе тихо в скорбной непроницаемости. Когда рассказывает свои веселые байки – не остановишь, а тут… Руки на груди сложила, губы в себя втянула, лицо снова собралось в морщинистый кулачок, стало серо-коричневым, будто мхом поросло. И, лишь наклонившись поближе, Наташа с удивлением увидела, как бегут из внешних уголков ее глаз мутные ручейки слез, пропадают в мягкой ткани головного платочка, и сам платочек давно уже отсырел, и наволочка вокруг головы мокрая… Вдруг старушка перебила ее, прошелестев сухо:

– Ты, Наташичка, не шуми больше… Ты лучше ступай теперь домой. Спасибо тебе, мнучичка. Спасибо, что такую весть принесла. Только ты ступай. Я тут одна побуду. Надо мне, Наташичка.

– Хорошо, Таечка… Я понимаю. Я домой не поеду, в маминой комнате ночевать буду. Так, на всякий случай… А вдруг они, родственники твои, уже в пути? Надо же кому-то дверь открыть…

Наташа поднялась со скамеечки, почему-то на цыпочках пошла к выходу. В дверях обернулась – Таечка лежала в прежней позе, сложив на груди сухие ручки и вжавшись затылком в подушку. Лишь востренький подбородок слегка подрагивал да сухой кадык прошелся снизу вверх по тонкой и вялой шее. Пожав плечами и ощущая внутри себя противную неловкость, Наташа побрела на кухню, автоматически нажала на кнопку чайника. Нет, действительно, как-то все получилось… неловко как-то, неправильно. Помчалась из дому, даже чаю не попив, разлетелась для нянечки с крутыми новостями, о собственных неприятностях уже и не думала. А тут… А что, собственно, тут? Чем она недовольна? Тем, что не позволила ей Таечка насладиться собственным всплеском альтруизма?

Откуда-то издалека послышался слабенький писк – до боли знакомая мелодия скрипочки, и она рванула со всех ног в прихожую, ругая себя на чем свет стоит. Это она так звонка от Таечкиных родственников ждет! Оставив мобильник в сумке и наглухо застегнув ее на «молнию»! Хороша добрая мнучичка, хороша альтруистка, ничего не скажешь…

– Да! Здравствуйте! Слушаю вас! – приветливо проговорила она в трубку, отчего-то уверенная, что звонят именно они, Таечкины родственники. Тем более номер в окошке мобильника высветился совсем незнакомый.

– Здрав-ствуй-тье… – зарокотал в ее ухе уже знакомый голос Генриха. – Вы меня прошу извинить, я очень волноваться…

– Ой, да я и сама волнуюсь, что вы! Вы Генрих, да?

– Да, да…

– А меня зовут Наташа! Наташа Петрова! Это я звонила в студию, когда передача шла! Я Таечке… ой… то есть я вашей бабушке уже сказала, что вы нашлись! Она… она вас ждет… Вы когда приедете?

– Да… Да, мы купили уже билет… То есть два билет… Я и моя мама.

– А билеты на самолет или на поезд?

– Да, да, на самолет! На сегодня рейса нет, только на завтра. Рейс двести пятьдесят шесть.

– Так. А время?

– Сейчас, один момент… Девять часов пятьдесят две минуты.

– Ага… Погодите, я соображу, в котором часу вы будете здесь… Вам из Москвы лететь два часа, плюс разница во времени… Это получается два часа пополудни… В общем, все хорошо, Генрих! Завтра после обеда вы уже увидите свою бабушку! Только учтите – она совсем старенькая и не видит ничего. И с постели давно не встает. А так, в общем, в памяти и в сознании… Генрих, а вас встретить?

– Нет, нет, не встретить. Мы сами приедем. Вам не надо беспокоиться. Мама не хочет, чтобы вам беспокоиться. Она говорит, ей так лучше. Нам нужно только уточнить адрес. Здесь написано – переулок Липатьевкий, дом двадцать шесть, квартира пятьдесят четыре. Это есть правильный адрес? Переулок – это есть улица так называться?

– Да. Это есть правильный адрес. Скажете таксисту, он привезет.

– Спасибо, Наташа. До встречи.

– Ага. До встречи…

Зажав мобильник в руке, Наташа вернулась на кухню, распахнула окно, долго стояла, вдыхая в себя призрачную прохладу июньского вечера и пытаясь унять волнение. Потом протянула руку, снова включила чайник, усмехнулась нервно – попьет она сегодня, наконец, чаю или нет? Или не хочется ей уже никакого чаю? А может, лучше спать лечь? День завтра предстоит трудный… Да, нужно же еще бабушке позвонить! Как это она про бабушку-то забыла? Надо, чтоб они с Тонечкой тоже завтра сюда приехали…