Нелюбимая жена - Злата Романова
Глава 23
Я вне себя от ярости. Выскакиваю из дома, твердо намеренный назначить встречу и показать этому мудозвону, что случается с теми, кто преследует чужих жен, но спускаясь в лифте, обнаруживаю, что телефона в кармане нет.
Блядь! Да что за день такой?!
Возвращаюсь обратно, думая только о том, как набью морду этому придурку, но шаря в сумке, которую бросил в коридоре, вдруг, застываю. Потому что из спальни явно доносится плач Лейлы. И она рыдает навзрыд.
Я все еще зол. На нее, на Мурада. Но слыша эти душераздирающие рыдания, не могу уйти. Тот самоубийца подождет, а Ляля нет.
Разуваюсь, бросаю куртку и иду к ней. Она свернулась калачиком на кровати и плачет в подушку. М-да, перестарался. В груди щемит от чувства вины. Залезаю на кровать и обнимаю ее со спины, наплевав на собственные мелочные обидки. Мужик я или кто? Но Лейла напрягается, а потом принимается отбиваться, как дикая кошка, пытаясь вырваться из моих рук.
– Не смей ко мне прикасаться, болван! – разъяренно кричит она сквозь слезы. – Иди к черту!
Я все равно не отпускаю ее, терпеливо снося тычки острых локтей и даже один укус за пальцы. Выжидаю, пока она выдохнется, и, когда это случается, крепко притискиваю к своей груди. Ляля тяжело дышит мне в шею, продолжая всхлипывать и слабо дергаться.
– Отпусти! – требует снова, но уже спокойнее.
– Не отпущу. Ты моя жена. Имею право!
Она пыхтит, пытаясь вырваться, но зря старается. Переворачиваюсь на бок, слегка наваливаясь на нее, и обнимаю еще крепче.
– Не хочу быть твоей женой! Ты меня не уважаешь. Ты параноик!
– Прости меня, – говорю ей в ухо, целуя во влажный висок. – Я наговорил тебе всякого, но я так не думаю. Я знаю тебя, Лейла.
– Тогда почему так сказал? – глухо спрашивает она.
– Ну, неужели,тыменя не знаешь? Ляль… Ну я же со злости наговорил, чтобы задеть тебя. Неужели ты не видишь, как я ревную?
Она неожиданно затихает, а потом резко отталкивается, смотря на меня сверху вниз. Лицо красное и опухшее, в глазах капилляры полопались, но все равно красивая. Я так привык к тому, что она женщина-кремень, что выражение ее лица почти шокирует своей трогательной беззащитностью и открытостью.
– Ревнуешь? – спрашивает так недоверчиво, словно я ересь какую-то сказал.
Едва удерживаюсь от того, чтобы закатить глаза. А что же еще, блядь?
– Ты –моя,Лейла! Никто не имеет права не только на твое тело, но и на мысли. А этот Мурад так и норовит вклиниться! Что прикажешь мне делать?
– Уж точно не оскорблять меня из-за глупости другого человека! – обиженно кривит рот Ляля, а из глаз снова капают слезы.
Притягиваю ее к себе, целуя в воспаленные глазки и слизывая слезы со щек, отчего она начинает снова копошиться, отворачивая лицо.
– Не подлизывайся! Я тебя все равно не прощу!
– А я не перестану просить прощения, – уверяю ее, целуя везде, куда могу достать. – Красивая моя, ну не злись! Прости своего болвана. Клянусь, я больше никогда не поведу себя так! Пойду разбираться с тем, кто тебе глазки строит, и начищу хорошенько морду, но тебе и слова не скажу!
Лейле удается отвернуться, но я все равно прилипаю к ее спине, крепко обняв руками и ногами, пока она не оказывается в коконе из моего тела. Целую в затылок и плечо, понимая, как глупо себя повел. С Лейлой нельзя так. Она очень остро воспринимает любое неосторожное слово, особенно, когда речь идет о ее чести, которую она блюдет не хуже девицы восемнадцатого века.
– Ты меня унизил и оскорбил! Словно я какая-нибудь дешевка! А я…
– А ты у меня самая лучшая! Одуванчик мой невинный!
– Еще и издеваешься? – возмущается она, а я хохочу, как ненормальный.
Блин, ну и сказал, так сказал! Как только в голову пришло?
Она снова вырывается, а я снова удерживаю, смеясь в ее волосы.
– Я не издеваюсь, клянусь! Успокойся, серьезная моя! Ну какая из тебя соблазнительница? Ты же у меня монашка.
– Ледышка, ты хотел сказать, – мстительно припоминает упрямица. – А не будь я ледышкой, ты бы меня в распущенности обвинил! Ну, извини, что не веду себя, как шлюха!
– Быть открытой с собственным мужем – не признак распущенности! – прорывается наружу раздражение. – Лейла, ну ты же даже рассмотреть себя не даешь! Почему стесняешься? Мы не первую неделю женаты. Где сказано, что сексом надо заниматься в темноте и в миссионерской позе? Откуда ты набралась этой чуши?
Она молчит, неожиданно затихнув. Поворачиваю ее лицом к себе, но Ляля не поднимает на меня взгляд, нервно покусывая губы и уставившись где-то в район моей груди.
– Неужели, я действительно тебе противен?
Не хочется об этом думать, но такие мысли пробегали в моей голове.
– Нет, – наконец, говорит она. – Но зачем тебе меня разглядывать? И так все отлично.
– Потому что я хочу тебя видеть! – иду в наступление. – Ты разве не понимаешь, что это еще один вид удовольствия? А ты отказываешь мне в нем. Красавица моя… С ума меня сводишь, вредина!
Даже разговор об этом заводит меня. У моей жены потрясающее тело, которое я лицезрел преступно редко и то мельком. Целую ее в упрямый рот, который остается крепко сомкнутым, и с разочарованным вздохом отстраняюсь, не добившись взаимности.
– Ну, что не так, Ляля?
Она снова плачет.
– У тебя все звучит так ладно, Тимур, но как я могу тебе верить? Самое главное мы так и не обсудили, а именно – Самиру. Ты просто игнорируешь тот факт, что все еще одержим ею, но обвиняешь во всех грехах меня, хотя я не раз говорила, что мне плевать на Мурада и я не ищу встреч с ним.
– Да потому что это чушь собачья! – выдыхаю с облегчением. – Ну, с чего ты взяла эту глупость? Признаю, я сохранил ее
