Если бы (СИ) - Фокс Оксана
Бессознательно шагнув назад, она потянула Джея за руку, словно могла спрятаться, что-либо изменив...
Заляпанные грязью мрачные извозчики смерти остановились. Майк подал охапку неприлично ярких малиновых роз, точно такого оттенка, как последний цвет Джулиных коротких волос. Лина распрямилась и уронила единственный букет в тёмное нутро автомобиля.
Два километра до муниципального кладбища – последнего пристанища бездомных и бедняков – Лина и Джей поддерживая друг друга, месили ботинками грязь позади катафалков. Тяжело опираясь на импровизированную трость, Майк-Ребекка ковылял рядом с закрытыми глазами, неуклюже выдёргивая из жижи тонкие ноги, словно слепой. Ещё несколько фигур шли следом. Чьи-то хриплые голоса пытались тянуть протестантские псалмы.
Бредя по размытым дорогам вдоль сгоревших разрушенных улиц и останков домов, иногда утопая в грязи по колено, медленно и тягостно процессия двигалась вперёд. Проход сужался. Скелеты деревьев развесились, нависли длинным мёртвым коридором. Следом за пассажирами тарахтящих автомобилей, казалось, все переступили порог смерти.
Всё новые бесформенные тени отлеплялись от фасадов, выползали из узких переулков, подворотен и, вливаясь в траурный строй. Серая масса захватила пространство запущенного кладбища на холме и простёрлась к свинцовому горизонту. Безликие люди заслонили поломанные надгробия, наступили на ветки, затоптали бурьян, вытеснивший остатки газонной травы.
Налетел злостный порыв ветра: сдирал шарфы, рвал полы дряхлых пальто, кусал щёки и кисти. Непокрытые головы мокли под усилившимся дождём. Струйки воды бежали по озябшим бледным лицам. Но никто не жаловался – они давно ни на что не жаловались.
Провалы трёх свежевырытых прямоугольников гипнотизировали, притягивали. Не в силах смотреть, Лина отвернулась, помня с детства, это жуткое тошнотворное желание прыгнуть вниз. Она глубоко вздохнула, обернулась: склонённые головы и сгорбленные спины, неуловимо похожие, словно бойцы разбитой армии, обступили могилы.
«Смотри Джули, – думала она, – все пришли с тобой проститься: ненавистные ростовщики, сдирающие последнюю шкуру непомерными процентами; старьёвщики; барыги; кумушки, торгующие гнилыми овощами с облезлых лотков; вся закусочная Коула; подружки с рыбной базы, мясники… Все, Джули – они все пришли».
Мешая слёзы с водой, рыдали знакомые, улица, квартал, весь южный район Бронкса. Плакала Свалка. С телами погибших она хоронила себя: ненужные, поломанные судьбы, застывшие сердца. Отбросив передряги, споры, вечные войны и постоянный делёж, собравшиеся на кладбище стали просто печальными людьми – объединёнными горем. Мужья и жёны, вдовы и вдовцы, старики и дети, алкоголики и проститутки, наркоманы и наркодельцы, бомжи, мошенники, воры, бандиты и убийцы – горе уравняло всех. В одночасье и безоговорочно как в своё время уровнял – кольт. И все корчились от боли, проклиная бессмысленную смерть и сотни таких же бессмысленных смертей – итог бесцельных жизней.
По толпе пробежал вздох. Не замечая стекающих за шиворот капель, не чувствуя ног увязших в глинистой трясине, Лина сжала зубы. Всеми силами старалась не запечатлеть в памяти мертвенно-яркий образ: Джулия в лучшем воскресном платье с высоким воротником, и крышка гроба, со скрипом наползающая на восковое лицо …
Бессознательно, мокрые ледяные ладони отыскали друг друга. Джей и Майк взяли Лину за руки. Цепочка продолжилась, побежала, связала людей в один организм оплакивающий – «своих».
Суетливый руководитель протестантской общины, в которой состояла Джулия, нервно дёргал чёрный ворот с белым воротничком, заикаясь и путаясь, торопливо договаривал речь, спеша закончить импровизированную панихиду и сбежать. Слабые розовые веки, беззащитно дрожали за толстыми стёклами очков. Он чувствовал исходящий от толпы запах опасности – этот запах перекрывал всю другую вонь. Лина видела: они пугают маленького пастора, сильнее не упокоенных мертвецов.
Один за другим три гроба опустили в могилы. Сверху, вместо цветов, полетели грязный платок, флакон высохших в прошлом веке духов, позолоченный зуб, потрёпанная Библия, простроченные жетоны метро. Истерично крикнула женщина и смолкла. Монотонные плакальщицы затихли. Всё кончилось.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})Серое море качнулось и по капле вытекло из кладбища. Пережив очередную утрату, призраки возвращались к своим делам, довольствуясь тем, что живы и сегодня погребены не они. Никто не задавался вопросом: где и когда похоронили Бутча. Мигелем Гальего Торо перестали интересоваться в тот же миг, когда с потерей головы он лишился влияния.
Три силуэта ещё долго выделялись на встревоженной израненной земле. Дождь прекратился. Стемнело. Щупальца огромных старых деревьев залегли тенями меж рядами каменных останков, заросших диким кустарником и прошлогодним мусором, оголившимся после зимы. Они подползали всё ближе, предвещая скорое появление ночных обитателей: бездомных и бродяг.
Лина с Майком взяли под руки отупелого Джея и повернули к выходу. Пустынные тёмные переулки смутно простёрлись лабиринтами ходов. Одинокие шаги чавкали в грязи по заброшенным улицам, мимо гаражей облюбовавших наркоманами, грязных остановок с галдящими проститутками, сквозь грязные трущобы кишащие опасностью. Но никто не волновался и не спешил. Они перестали чего-либо бояться, начисто утратив защитный инстинкт.
Стараясь не замечать опечатанную копами лестницу, Лина проводила Джея до дверей. По взаимному согласию, решили оставить мальчика у Бекки, пока не объявится тётка или опекунская служба. Или пока дом не заколотят под снос. Больше ему идти некуда: у Джейсона не осталось дома как, в сущности, и у них. Лина переезжала к Кроссману, но ничей язык не повернулся назвать это место – домом.
Лина проводила взглядом друзей: нет, не друзей – семью. Ближе этих двоих никого не осталось. Внезапно ненужные руки безвольно повисли вдоль туловища: некого держать, некого обнимать, успокаивать...
Где-то за океаном, как и прежде мама, отчим, бабушка, друзья и теперь уже, наверное... Натали Метаксас. В электронном ящике третью неделю лежало письмо с приглашением на свадьбу в далёкий пятизвёздочный отель на берегу Средиземного моря.
Лина потопталась у крыльца. Прошла в конец улицы, обошла вокруг мрачный тёмный дом. Словно выкинутая на улицу дворняжка, не могла уйти и покинуть хозяйский приют. Окинула взглядом заколоченный первый этаж, ржавую косую пожарную лестницу, остановилась на окнах старой комнаты и, подняв голову, долго-долго смотрела на единственные чистые стёкла четвёртого этажа. По щекам струились слезы, застилали глаза, а она все напрягала зрение и ждала, что вот-вот занавески раздвинуться...
Наконец опустив голову, Лина сунула руки в карманы и пошла к остановке. Больше она не принадлежала дому, как и себе. Двери разъехались, она поднялась в автобус, заняла свободное место и безразлично уставилась в окно.
Глава 29
Лучи солнца переливались цветами радуги в зеркальных боках высоток, отражались стёклами автомобилей, заполонивших улицы. Великолепный май разлил в воздухе запах цветущих магнолий, влил в город свежие стремительные силы; заиграл оттенками зелёного, голубого и розового, ослепил пронзительностью газонов, оазисом ярких цветочных клумб и успокоил тихим шёпотом крон, воркующих с начищенным до блеска небом.
Вслед за штатом – Бронкс утонул в зелени.
Расцвет весны обратил на себя внимание Василины – мельканием календарных цифр. Приближались выпускные экзамены. Не замечая красот преображённых улиц и площадей, она с головой ушла в подготовку. Это была движущая сила, которая заставляла вставать по утрам и проживать очередной день.
Лина научилась делить время на отрезки и последовательно преодолевать один за другим. Она не помнила, зачем стремилась к диплому магистра, что будет делать с ним после, но по инерции двигалась: он тянул вперёд – она не сопротивлялась.
Теперь она мало чему сопротивлялась. Пол Кроссман полновластно завладел жизнью: привозил в институт, забирал после занятий; покупал одежду, косметику, белье; водил по четвергам в ресторан, в кино и на бейсбольные матчи; дарил цветы и запретил работать в закусочной Коула.