Полынь и мёд - Лина Манило
Боюсь ли я, что Рома меня бросит? Честно признаться, очень. Только показывать этого ему не собираюсь. Во всяком случае, до того, как мы немного определимся со статусом наших отношений.
– Ладно, это всё лирика, – мрачнеет, когда мы в полной тишине заканчиваем поедание камбалы, которая на самом деле оказывается чудо, какой вкусной. Никогда, кажется, ничего лучше не ела. – Маргарита – моя мать.
Хорошо, что я проглотила последний кусочек, потому что точно бы подавилась. Его мать? Та противная и настойчивая женщина, которая визжала в трубку и требовала, чтобы я немедленно позвала к телефону своего начальника, а не то она быстро на меня управу найдёт – его мать? Да, я не стала посвящать Литвинова в детали нашей беседы с ней, а теперь так тем более не стану.
– Э-э-э… – протягиваю, со стороны, наверное, напоминая умственно отсталую. Потому что действительно не знаю, как на эту информацию реагировать.
– Вот тебе и «э», – произносит и делает большой глоток воды, явно пытаясь протянуть паузу.
А я уже, кажется, снова могу связно разговаривать.
– Иван Сергеевич говорил, что ты внёс её в чёрный список… правильно, она же не могла до тебя дозвониться, меня нашла. Ей в «Полиграфсервисе», насколько я поняла, мой номер телефона дали, для срочной связи.
– Убить их мало, – мрачно заявляет, и я радуюсь, что никого из сотрудников нет сейчас рядом. Проверять, готов ли, в самом деле, Литвинов убивать из-за этого, мне не хочется. – У нас с ней, как ты, наверное, догадалась не очень хорошие отношения. Откровенно говоря, дерьмо у нас отношения.
– Почему? Расскажешь?
Я действительно готова слушать, и мой порыв очень искренний. Мне хочется получше узнать этого мужчину, хочется понять, что таится внутри его души, что давит и не даёт легко дышать. У каждого из нас на сердце лежит камень. Маленький или большой, он причиняет боль, делает нас слабыми и постепенно, день за днём, по капле отравляет кровь.
– Тебе это действительно интересно? – вскидывает глаза, а на лице прямо-таки изумление написано.
Не знаю, чему он так удивляется, но я киваю.
– В этом есть что-то странное?
– Возможно… ладно, но только не обижайся: я не очень умею откровенничать и вываливать под ноги кому-то своё нутро. Но в общих чертах обрисую.
Хоть что-то, и я подбираюсь вся, показывая, что готова выслушать всё, чем он согласен поделиться. Рома же бросает взгляд на наручные часы и хмурится.
– Ладно, если не успею, по дороге расскажу. Не хочу в типографию опоздать. Не зря же мы сюда ехали.
Он улыбается, но улыбка выходит слегка горькой, а я понимаю, насколько трудно ему сейчас. Неужели в его жизни не было никогда человека, с которым он готов был делиться тем, что его мучает? Неужели никто не был готов принять его таким, какой он есть – со всем грузом прошлого и недостатками? И самое важное во всём этом: готова ли я?
– Маргарита – из тех женщин, которые больше всех других любят себя. Ну вот так она устроена, иначе не умеет. – Рома смотрит в окно, за которым плещется море, а я задерживаю дыхание, чтобы не пропустить ни звука. Ну и ладно, если задохнусь. – Я не называю её матерью, отвык. Иногда, только в мыслях – тогда почти всегда, а стоит рот открыть, и кроме как «Марго» ничего и не вылетает. Проклятие такое у меня, наверное. Заколдован материнской нелюбовью, что даже язык не ворочается.
Горечь его слов неизбывна, и я сглатываю вязкую слюну, а она отдаёт полынью на языке.
– А почему… почему так? – выдавливаю из себя, пытаясь осмыслить сказанное им.
– Почему она меня не любила никогда? – усмехается то ли моим словам, то ли своим мыслям. – Хрен её знает. Наверное, я не оправдал её надежды, или родился какой-то не такой, или она действительно неспособна никого любить – не понять уже.
– Знаешь, она так хотела с тобой связаться… мне показалось, что ты ей зачем-то очень нужен.
– В последнее время у этой женщины обострение, – переводит на меня взгляд полный ледяного презрения и затаённой тоски. – Только ничерта я во внезапно проснувшиеся чувства не верю. Люди не меняются – это я за тридцать пять лет жизни хорошо понял. И вообще, её пятый муж меня на три года моложе, его пусть воспитывает.
– Может быть, всё-таки нужно попробовать? – робко замечаю, но прикусываю язык, потому что Рома окидывают меня настолько тяжёлым взглядом, что лучше бы ударил.
– Я никогда не даю вторых шансов, – тихо говорит, подавшись вперёд, и я ни капельки не сомневаюсь в его искренности. – А эту вздорную бабу я вообще видеть не хочу. Теперь поехали, дел – целая куча. Закрыли тему.
Он поднимается на ноги, кладёт деньги на стол и протягивает руку ко мне, но мой мобильный принимается трезвонить и вибрировать одновременно. Бросаю взгляд на экран и понимаю, что поговорка: «Помяни чёрта, вот он и появится» очень точно подходит к этой ситуации.
– Рома, – тихо говорю, протягивая ему свой мобильный, – это снова она.
Рома хмурится и чуть не вырывает у меня из руки телефон. Да уж, таким злым я его точно никогда не видела и не сказать, что дико мечтала увидеть. Потому что он бледный, глаза яростно сверкают, а его самые красивые во всей Вселенной губы сжаты в тонкую линию так крепко, что побелели. Он стремительно идёт к выходу, глядя в экран всё ещё трезвонящего на все лады телефона, а я бегу за Ромой, пытаясь поспеть за его широким шагом. Литвинов сейчас в таком странном состоянии, что я боюсь оставлять его одного.
Нет уж, моя ситуация с родителями – цветочки, по сравнению с тем, чему свидетелем становлюсь.
– Что тебе от меня надо? – рычит в трубку, а я замираю в паре шагов от него, чтобы не нарушать личного пространства. – Зачем я тебе нужен? Марго, нет, мы уже это обсуждали. Нет, я сказал. Всё, вернусь в город, сам тебя найду.
В ответ несётся что-то, но слов с такого расстояния не разобрать, но, судя по всему, она кричит. Понять бы ещё,
