Безумие на двоих (СИ) - Гранд Алекса

Нам обоим нужна пауза.

Укладываю эту неоспоримую истину в своей дурной, словно с похмелья, башке и возвращаюсь на кухню. Пить слегка остывший чай с мятой и шалфеем, есть теплый лимонный пирог и вполуха слушать плавную убаюкивающую речь мамы.

Украдкой выдохнув, я перекатываю колючий клубок из досады и невыразимой тоски, засевшей в груди, и ожидаемо пропускаю повисающую в воздухе фразу. Отрезаю еще кусок фирменного маминого десерта, да так и замираю с раскрытым ртом.

– В прошлый раз ты жестоко поступил с Сашей. Сейчас не сломай девочку, Матвей.

В мамином плавном певучем голосе нет и тени осуждения, только ее ненавязчивая просьба бьет по больному, выкручивая руки и царапая острым крюком ребра. Я прекрасно знаю, что три года назад повел себя, как клинический идиот, свалив неизвестно куда и безжалостно оборвав связи с Бариновой.

Знаю. Жалею об этом. Но вряд ли могу исправить прошлое.

– Не сломаю.

Кивнув убежденно, я быстро прощаюсь с мамой и уже спустя двадцать минут заскакиваю в мастерскую. Чтобы залезть в рабочий комбинезон с масляными пятнами и увалиться рядом с Крестом на пол, больше мешая, чем помогая крутить гайки.

К моей несказанной радости, время в компании приятеля летит незаметно. Подстебывая друг друга, мы перевариваем рычавший, как внушительных размеров дракон, глушак, меняем клапана и единогласно решаем на этом закончить трудовые будни. По очереди принимаем душ и, взбодрившись, усаживаемся в Марковник Игната, на несколько минут замолкая.

– На арену?

– Да нет, наверное.

Беззаботно отвечаю товарищу и мысленно уже растягиваюсь на удобном стареньком диване, разворачиваю купленный в Маке рядом с домом гамбургер и включаю американский сериал про ироничного патологоанатома. И я практически ощущаю на языке вкус фирменного шашлычного соуса и запиваю его ледяной колой, когда Крестовский с неповторимой иронией небрежно бросает.

– А если я скажу, что там будет Саша?

– На арену.

Не видя смысла изображать что-то перед Крестом, я жестко чеканю и приклеиваюсь носом к стеклу. Держу в себе набирающий обороты вихрь и впечатываюсь лопатками в кресло от того, что машина с буксом трогается с места.

Дома проносятся мимо, сливаясь в неясное пятно, сигналы светофора так же расплываются, полицейские патрули не пугают, хоть Игнат и несколько раз превышает допустимую скорость и в последнюю секунду закрывает шашку, обставив менее ловкого водителя.

Только меня больше эти фортели не цепляют. Цепляет знакомая хрупкая фигурка в безразмерной ярко-красной толстовке почти до колен, опирающаяся локтями на капот лимонного цвета Ауди ТТ.

При виде Бариновой, полузабытая атмосфера гонок снова начинает играть пестрыми красками, запах паленой резины толкается в ноздри, азарт, подобно закиси азота, впрыскивается в кровь. Заставляя широко расправлять плечи и высоко вздергивать подбородок, засовывая руки в карманы.

– Мот! Сколько лет, сколько зим!

– С возвращением, брат!

– Неужто сам Зимин почтил нашу скромную тусу своим присутствием?

Шквал из вопросов и пропитанных неподдельным интересом восклицаний оглушает и едва не сносит с ног, стоит нам с Крестовским появиться в поле всеобщего зрения. Приятели из прежней жизни и новые персонажи напирают, стремясь отметиться рядом с нашей Тойотой, и это, конечно, устраивает далеко не всех.

– Ну, здравствуй, Матвей. Прокатимся?

Оттеснив щуплого светловолосого парня в синей ветровке и укороченных штанах, к нам протискивается Латыпов, указывая на два байка, припаркованных в стороне. Мерит нас с Крестом немигающим оценивающим взглядом и едко ухмыляется, стоит мне произнести свое громкое.

– Нет.

– Ну же, давай! Ты и я! Че, сдрейфил?

– В отличие от тебя, Илюх, мне не надо ничего никому доказывать.

Сцепив пальцы в замок, я невозмутимо сообщаю баскетболисту, отмечая, как быстро улыбка исчезает с его лица и ползут к переносице брови. Слушаю мужской гогот, перемешанный с мелодичным женским смехом, и не ожидаю врезающейся в солнечное сплетение подачи.

– Тогда Саша со мной прокатится.

Глава 40

Саша

Спрятав озябшие руки в карманы толстовки, я полирую локтями гладкий холодный металл принадлежащей Латыпову новенькой Ауди и вся подбираюсь, стоит знакомой ярко-оранжевой Тойоте вырулить из-за поворота. Не могу справиться с поднимающимся из самих глубин души штормом, совершенно не контролирую инстинкты и ощущаю себя глупой пятнадцатилетней фанаткой какой-нибудь знаменитой рок-группы, растекающейся растаявшим мороженым при виде своего кумира.

По крайней мере, именно так я реагирую на появление Матвея, выпрыгивающего из тачки и вальяжно расправляющего плечи, как будто он хозяин жизни, вершитель судеб и владелец стадиона, где мы все находимся.

Закусив губу, я по-хорошему завидую сводному брату. У меня так и не получилось пробиться в местную элиту, так что сейчас я довольствуюсь скромной ролью симпатичного приложения к пользующемуся популярностью баскетболисту. И это чрезвычайно бесит.

– В отличие от тебя… никому доказывать…

Порыв ветра доносит до меня произнесенные непоколебимым тоном осколки фраз, и я невольно любуюсь Зиминым. Его растрепанными волосами, в которые до дрожи в коленях хочется запустить свои пальцы. Расстегнутой курткой и черной футболкой, облегающей мускулистое тренированное тело. Лихорадочным блеском родных темно-карих глаз.

А уже в следующую секунду я окунаюсь в пучину всепоглощающей ядовитой ревности, методично поражающей все органы и отключающей к чертям разум. Исподлобья слежу за Шаровой, которая возникает из ниоткуда и нагло жмется к Матвею, и вполне отчетливо представляю, как отдираю ее от парня и вожу накрашенным лицом по асфальту. До тех пор, пока Настя не взвоет и не свалит в закат. Да.

– Тогда Саша со мной прокатится.

Пропитанное неуместной, необъяснимой уверенностью предложение кажется если не вызовом, то отличным способом заполучить внимание Мота. Так что в это мгновение, я не думаю о том, что езда на байке с Латыповым небезопасна, может закончиться страшной аварией и привести нас с ним на больничную койку в реабилитационный центр.

Я лишь угрюмо ухмыляюсь, решительно отталкиваюсь ладонями от капота и делаю несколько шагов навстречу светящемуся, словно новогодняя гирлянда, Илье. Разглаживаю ткань безнадежно помятой толстовки и наспех собираю волосы в высокий хвост, чтобы не мешали.

– Погоняем, Сашуль?

– Ага.

Проследив направление кивка Латыпова, я смело шлепаю в сторону поставленного на подножку мотоцикла и старательно притворяюсь, что не ощущаю раскаленного пламени, спускающегося от шеи к пояснице. Позволив баскетболисту меня придержать, грациозно забираюсь на байк и принимаю у него из рук шлем.

– Саша, не смей!

Раскатистый то ли рев, то ли рык, раздающийся из толпы, ненадолго меня отрезвляет. Вынуждает мешкаться, вертя в пальцах балаклаву, и лихорадочно сглатывать, проталкивая в желудок волнение вместе с сомнениями. Но желание доказать Матвею, что он больше не имеет надо мной неоспоримой власти, пересиливает.

– У тебя забыла спросить! Поехали, Илья.

– Баринова, твою мать!

Пробирающий до самого нутра окрик врезается мне в висок ровно в ту секунду, когда я собираюсь натянуть на голову балаклаву и продемонстрировать сводному брату красноречивую фигуру из среднего пальца. А уже в следующую секунду я не чувствую твердой поверхности под собой, потому что Зимин резким движением сдергивает меня с мотоцикла и заставляет уронить на землю шлем, испуганно ойкнув и вцепившись в края его потертой куртки.

– Еще раз предложишь Саше покататься, костей с асфальта не соберешь.

С убийственным хладнокровием предупреждает приклеившегося к полу Латыпова Матвей и, взвалив меня на плечо, тащит к Марковнику Крестовского, как самый настоящий неандерталец. Упрямо игнорируя мои возмущенные визги и град ударов, осыпающих его мощную спину.