Сто и одна ночь (СИ) - Славина Анастасия

— Мне было бы проще поставить диагноз, если бы мой пациент — или хотя бы вы сами — называли вещи своими именами, — приподняв подбородок, заявляет Снежная королева — и профессионально мне улыбается.

— За такие деньги вы могли бы научиться читать мысли, — посылаю ей ответную улыбку.

Она еще выше поднимает подбородок, но опускает глаза. Кладет руки на стол и сцепляет пальцы в замок.

— Смысл моих записей подтверждает все то, о чем я говорила вам прежде. Некоторое время назад в жизни пациента произошло важное событие, каким-то образом связанное с его прошлым. Это событие произвело на пациента настолько сильное впечатление, что время от времени прошлое начинает замещать настоящее. Пациент не сумасшедший. Скорее, он одержимый.

— Рекомендации по его излечению остаются прежними? Никакой… корректировки?

— На данный момент — никакой.

Поднимаюсь и молча направляюсь к двери.

Виктория уже ждет меня. Прекрасная утонченная шикарная женщина. Ей пятьдесят, но, если бы не морщинки, я бы с легкостью ошиблась лет на пятнадцать. У нее все еще свежий, красивый цвет лица и живые, горящие глаза. Она пользуется духами с нотками корицы. Будь у меня мама, она пахла бы также.

— Не стоит так расстраиваться, Крис, — Виктория знает, что я не люблю объятья, поэтому заменяет их соответствующим тоном голоса. — Я в жизни не видела человека более сильного, чем он. Все будет хорошо, вот увидишь. Главное, что он — не один. У него есть ты. И у него есть я.

Мы с Викторией идем в кафе через дорогу, покупаем по большому пластиковому стакану чая с апельсиновыми дольками. Потягиваем его через две толстые трубочки за раз. Разговариваем.

Она расспрашивает меня об отце, я — о ее муже и детях. А еще — о студентах. Сама ходила два года на лекции Виктории, когда училась в технологическом колледже. Слушала ее, как зачарованная. И оттого, что все тогда мне было в новинку, все неизведанно и желанно. И оттого, что рассказывать Виктория умела даже о самых сложных процессах, как о волшебной сказке. А еще — потому что я знала ее историю, все вглядывалась в эту женщину и пыталась понять, как в ней умещается столько доброты, любви и верности.

Домой я вернулась успокоенной, уравновешенной. Мне пришлось постараться, чтобы отыскать среди своих гаджетов обычные белые листы бумаги, которые подошли бы для письма. Сдвинула лэптоп, освобождая себе место за столом — и по яркому прямоугольнику, который остался на рабочей поверхности, поняла, что из-за всей этой истории — вернее, историй — уже забыла, когда в последний раз убиралась в квартире.

Хорошенько вытерла стол. Села на стул, подвинулась, удобно располагая руки по сторонам листка. Все оттягивала время — мне и рассказывать этот период из жизни Глеба было бы непросто. А тут — писать…

Через несколько часов Глеб вздрогнул — как очнулся. Вскочил. Бросился в спальню, проверил, есть ли кольцо, — под подушкой, куда перед вечеринкой положила его Ксения. Но кольца не было. Это оглушило его едва ли не больше, чем исчезновение Ксении из автомастерской.

Стоял посреди комнаты. Ничего не видел, не слышал, не осознавал, кроме одного, — он должен ее найти. И, уже ведомый этой ниточкой, принял душ, переоделся в чистое. Стоило бы позавтракать, но он понимал, что организм вернет и хлебную крошку, — слишком все в нем было напряжено, чувствительно.

Только набросил куртку — стук в дверь. Еще по характеру стука понял — не Ксения — но, может, что-то связанное с ней? Открыл — а там риэлтор с двумя грузчиками. Квартира продана. Выселяйтесь. Вот бумага.

Глеб даже спорить не стал. Собрал спортивную сумку, что влезло, — остальное оставил. В душе звенело от пустоты, когда он в последний раз закрывал за собой дверь этой квартиры.

«Поло» Ксении не было на парковке. Молча взял машину клиента в автомастерской — старенький потрепанный мерс. Даже не слышал, что кричали ему след. Рванул в Маленький город.

Домой не заезжал — сразу поехал туда, где когда-то жила Ксения. Дверь ее дома была не заперта — хороший знак?! Ворвался, выкрикивая ее имя — и словно со стороны слышал, как надрывно, наломано звучал его голос.

Ее сожитель выполз из дальней двери. Подошел к Глебу, целясь в него мутными глазами. Пах он как бомж.

— А, это ты, пацан… — мужик завалился на старое, протертое кресло. Провел пятерней по слежавшимся, слипшимся волосам. Почесал заляпанную майку в районе груди.

— Где она? — ледяным тоном спросил Глеб.

— Я не видал ее с той пятницы, как она с тобой укатила. Пить будешь?

— А «Поло» где? Она же водить не умеет.

— Кто? Ксения?! — он захихикал, и от этого мерзкого звука Глеб почувствовал, как к его горлу подкатила тошнотворная волна. — Да она лучше меня водит!.. Обманула, чтоб поближе к тебе быть, чтоб использовать. Аферистка она, пацан. А-фе-рист-ка! — мужик с силой ткнул себя большим пальцем в грудь — словно говорил о себе. — А до тебя у нее мотоциклист был, совсем пацан еще, они на пару работали. Ксения в эскорте клиентов обхаживала, информацию узнавала, иногда дверь их домов изнутри ему открывала — ну, ты понимаешь… недотрогой не была… А этот — грабил… Один из клиентов фишку просек, ну и… наказал ее. С тех пор и проблемы с прикосновениями. Я ее после того случая и увез. Долго не верил, что согласилась, — семь лет по соседству жил, слюни на нее пускал, а она и бровью не вела. Ей молоденькие нравятся, типа тебя… Пить будешь? — снова спросил мужик и пошарил рукой возле кресла — вероятно, в поисках бутылки.

Глеб сжал кулаки, разжал. Этот мужик ни в чем не виноват. Не надо так с ним.

— Где ее искать?

— А где ветер ищут? В поле! — и он снова захихикал.

Глеб резким движением схватил стул — и с грохотом поставил напротив кресла. От неожиданности мужик дернулся, звякнул зубами по горлышку бутылки.

— Буду пить, — твердо сказал Глеб.

— А ты стакан принеси — а то я брезгливый, — мужик скривился улыбкой — и уже в спину Глебу бросил. — И посмотри, что на кухне пожрать есть.

Глеб помыл тарелки и два стакана. Нажарил картошки, порезал черствого хлеба, вскрыл банку огурцов. Работал молча, сосредоточенно, в полной тишине — словно и не на кухне, а в провизорской. Поставил самодельный табурет между креслом и стулом, втиснул на него тарелки. Выпили. Закусили.

Водка мгновенно ударила в голову — казалось, еще быстрее, чем достигла желудка. Глеб усмехнулся — и опрокинул в себя еще.

— Вот ты хочешь ее найти, а толку?! — пробивался сквозь туман в голове голос мужика. — Она ж все время ускользает сквозь пальцы — не удержать. Все время несется к пропасти — так пусть летит. Может, в этом полете вся ее жизнь и заключается, а?

— Не могу так, — заставил Глеб пошевелиться свой язык. — Люблю…

— Ну и я люблю. И что? Кем я был! А кем стал… Живу в дыре, зарабатываю, чем придется. Там дрова наколю, там солому перестелю… И ты ко мне на дно опустишься — если из головы ее не выкинешь… Ну, вот чего ты оглядываешься, пацан? Небось, фото ее ищешь? А нет фото… Ничего нет… Ведьма она — точно. И правильно, что раньше таких сжигали.

А Глеб и хотел что ответить, но голова уже, как мешок с мукой стала.

— Иди приляг, — отозвался мужик на протяжный стон Глеба. — У меня кровать только одна свободная — Ксюша на ней спала. Со мной не ложилась, типа дотрагиваться до нее нельзя… А с тобой как, пацан? Давалась, а?

Глеб только промычал в ответ.

— В общем, ее комната за той дверью. Но лучше прямо здесь, я кресло уступлю…

Глеб, покачиваясь, встал. Подпирая плечом стену, доплелся до заветной двери. Толкнул ее рукой — и ввалился в комнату. Картинка перед глазами так плыла, что и очертаний толком было не разобрать. Кое-как дополз до кровати, уткнулся лицом в подушку — и провалился в пропасть. Возможно, в ту, к которой стремилась Ксения…

Сижу в машине напротив дома Графа, постукивая уголком конверта по губам. Улыбаюсь. В бумажных письмах есть особое очарование… А еще я улыбаюсь, потому что снова вижу Графа. Может быть, он и считает, что у него началась новая жизнь. Но я-то знаю правду.