Евгения Перова - Я все равно тебя дождусь!
Лида промолчала. Они сидели на кухне, отправив Вику спать. Лида нашла шохинские сигареты и курила, стараясь выпускать дым в сторону от Синельникова.
– В понедельник еще никакой Вики в помине не было!
– Откуда ты знаешь?
– Мы с ним… напились. Вдвоем. И ничего такого он не рассказывал.
– Шохин напился? Он же не пьет!
– Он пил все это время. После смерти матери. Думал, я не замечу. Из-за тебя, между прочим, пил.
– Синельников, я знаю все, что ты хочешь сказать. Я – дура, идиотка, эгоистка, стерва и последняя сволочь. Будем считать, что ты все это сказал, и я с этим согласна.
– Никакой Вики не было и в среду, мне кажется. Шохин заходил ко мне часов в пять вечера, такой же, как всегда. Я бы понял. Ну?
– Я не знаю.
Синельников ушел.
Лида зачем-то заглянула в комнату Вики – та спала, лежа прямо на покрывале и раскинув белевшие в полутьме руки и длинные ноги. Лида некоторое время рассматривала ее, потом вышла на крыльцо с очередной сигаретой. Она курила очень редко, но сейчас такая горечь наполняла душу, что сигаретный дым казался ей сладким. В саду было тихо и темно, только шумели от ветра деревья, и Лида вдруг вспомнила: точно так же курил на крыльце Марк, когда они впервые поругались из-за Патрика. Сидел, сгорбившись, одинокий и несчастный. И сейчас ее охватило странное чувство: призрак Марка, вызванный воспоминанием, словно слился с ней, и Лида уже не понимала, кто это страдает, кто предается отчаянию – она сама или Марк?
Вдруг где-то вдалеке послышались звонкие голоса и смех проходящей компании подростков. «Это боги смеются, – подумала Лида. – Надо мной». И сама засмеялась, закрыв лицо руками. Она смеялась и смеялась, а в глубине темного дома Вика, которая никак не могла слышать этот горький, больше похожий на рыдания смех, открыла на секунду глаза и усмехнулась…
Шохина отпустили из больницы раньше срока под расписку. Длинная рана никак не хотела заживать, образовался свищ, ему разворотили полноги, и теперь он вполне мог соперничать шрамами с доктором Хаусом. Сериал Марк смотрел с удовольствием, но изображать хромого мизантропа не собирался, хотя удержаться было трудно – теперь-то он понимал, что такое постоянная боль. Но Марк видел – с Викой нужно срочно разбираться, иначе она доведет себя до психушки, а в больнице поговорить просто невозможно. К тому же ему не терпелось проверить свое предположение насчет картины. Нет, он был совершенно уверен, но вдруг! Мало ли. Уже в машине «Скорой помощи», на которой его везли домой, Марк понял, что погорячился. Но делать было нечего. Когда он с трудом дотащился до кровати, болело уже все, что только могло болеть.
– Вика! Помоги мне раздеться. Вика, черт побери!
Прибежала перепуганная Вика, а у него даже не было сил, чтобы извиниться за свой сварливый тон. Его раздражала и эта бесконечная боль, и собственная слабость, и несчастная Вика, которая суетилась вокруг, предлагая то поесть, то выпить чаю, то принести плед, то еще чего-нибудь.
– Уймись! – велел ей Марк. – Дай мне прийти в себя.
Она ушла. Марк постарался найти позу, в которой было бы не так больно, потом заснул. Когда проснулся, совсем стемнело. Он зажег ночник, позвал Вику – та прибежала в трусиках и маечке. Ночь уже, что ли?
– Полвторого. Как ты?
– Нормально. Разбудил тебя?
– Нет, я не спала.
– Не обижайся, что рявкнул, ладно? Я не сержусь, просто мне… хреново.
– Я не обижаюсь, что ты!
– Иди-ка сюда. Все равно не спим.
– Куда?!
– Ну, вот с этого бока я более-менее целый. Давай.
Вика осторожно прилегла рядом, а он обнял и погладил ее под маечкой:
– М-м-м-м, вот она, моя девочка. Как я соскучился!
– Я тоже.
– Как ты справлялась одна?
– Хорошо…
Ничего хорошего не было, Марк видел. Вика приходила к нему каждый день, старательно улыбалась. Но Марк замечал, что она бесконечно растравляет свои раны: «Я виновата!» Вика похудела так, что сваливались джинсы. А под глазами легли серые тени. Каждый день Марк говорил ей одно и то же: «Я люблю тебя». На мгновение вспыхивала улыбка, но потом опять возвращалась тревога.
– Мне Лида помогала, пока не уехала. Прибраться и вообще. Ты знаешь, мы с Лидой подружились. Она мне звонит.
– Вот и хорошо.
– Мне кажется, мы с ней даже похожи чем-то. Были. Нет, могли быть. Если бы я… не сломалась.
– Давай, наконец, поговорим об этом. Расскажи мне все, ладно?
– Ну, в общем… это был отчим. Я спала, а он…
И Вика, дрожа и запинаясь, рассказала свою короткую историю: изнасилование, беременность, аборт, нервный срыв, депрессия…
Так вот оно что…
– А потом я… я… сорвалась. Какое-то время… ну… в общем, выпивала… и… и еще… кое-что… делала…
– Я понял, что ты делала. Я только одного постичь не могу.
– Чего?
– Ну, напиться – это ясно. Залить горе. Но мне казалось, что женщина, пережившая такое, будет просто шарахаться от мужчин, нет? Или ты что – пыталась клин клином?
– Наверно… Я плохо помню… Но с тех пор я вообще… ни разу ни с кем, правда! Ты мне веришь?!
– Забудем об этом. Я тоже не без греха, здорово погулял в свое время. А у тебя… смягчающие обстоятельства.
А сам подумал: да ладно, сколько там у нее мужиков-то могло быть? Неужели она и с этим… Владиком? Черт! Хотя Марк и делал вид, что ему все нипочем, выслушал Викин рассказ он с огромным трудом, так было ее жалко. Бедная, глупая, одинокая отчаявшаяся девочка. Он готов был поубивать всех этих скотов: и мерзавца отчима, и грязных мальчишек, которые пользовались ее болезненным состоянием, а первого – Владика. И хотя понимал, что все рассказанное Викой – правда, все равно не верил, не мог поверить, что Вика – его девочка, его медвежонок… Нет, невозможно!
Вика вздохнула и тихонько поскреблась ногтями по руке Марка:
– Что ты все молчишь? А то мне страшно…
Он улыбнулся и поцеловал ее в висок – дальше не дотянулся:
– Все хорошо. Я люблю тебя.
– Несмотря ни на что?
– Несмотря ни на что.
– Я так боялась, что ты не захочешь меня больше видеть.
Марк, перебирая ее волосы, тихо сказал:
– Не бойся, медвежонок. Мы справимся. «Уронили мишку на пол, оторвали мишке лапу – все равно его не брошу, потому что он хороший!»
Она заплакала, не в силах больше сдерживаться.
– Ну вот! Давай-ка ты перестанешь заливать меня слезами и как-нибудь так повернешься, чтобы я мог тебя поцеловать. Сколько можно страдать?
Вика вытерла слезы майкой и подлезла поближе. Наконец Марк ее поцеловал. Глаза с мокрыми ресницами, соленые от слез щеки, распухший нос, нежный дрожащий рот…
