Полина Поплавская - Вечер в Венеции
Почти год ушел на то, чтобы разыскать в Венеции дом, принадлежавший когда-то золотых дел мастеру – а здесь ювелиры и по сей день именовали себя только так – Америго Америги. Покидая Италию, дед продал свой дом, но почему-то всегда говорил своим близким, что перед отъездом успел кое-что предпринять для того, чтобы если не он сам, то кто-нибудь из рода Америги обязательно вернулся в их родовое гнездо.
Что имел в виду Америго, Божена не знала. Но еще во время карнавала решив оставить Прагу и перебраться в Венецию, она дала себе слово отыскать дедушкин дом.
Приступая к осуществлению задуманного, Божена и понятия не имела, с какими трудностями ей придется столкнуться. Венецианская квестура[15] долго отказывалась предоставить ей доступ к архивам. Но когда она все же добилась своего, то обнаружила, что компьютер и понятия не имеет о том, что в Венеции когда-то проживал ее дед. А старые документы хранились в таком беспорядке, что ей пришлось потратить целый месяц на то, чтобы найти в пыльных сундуках искомый конверт.
Дом Америго давно перестал быть частной собственностью; теперь в нем было три квартиры. И когда Божена жарким августовским вечером шла по набережной канала Grande, чтобы хотя бы взглянуть на дорогие ей стены, она уже ни на что не надеялась.
И то, что на окнах одной из квартир она увидела намалеванную краской надпись «Sale»,[16] было подобно чуду. Наверное, не обошлось без вмешательства любившего загадки Америго, подумала она.
Узнав у привратника телефон, Божена созвонилась с владельцем квартиры, и все достаточно просто уладилось.
Заплатив хозяину сверх названной им суммы, она уговорила его не увозить из квартиры кое-что из старинной мебели, предполагая, что это могло остаться с тех времен, когда здесь жил дед. Так оно и вышло. Рассматривая потемневший, но хорошо полированный гардероб, венецианские кресла, комод и массивную красного дерева кровать с перламутровой инкрустацией, она неизменно обнаруживала где-нибудь снизу знакомый ей с детства герб, который Америго всегда собственноручно вырезал, гравировал или рисовал на особенно дорогих ему вещах.
Самостоятельно подготовив интерьерные эскизы, Божена наняла мастеров, доплатила еще и привратнику, поручив ему следить за ходом ремонта и ввозом заказанной ею мебели, и уехала в Прагу, чтобы оформить нужные для переезда документы.
Управилась она с этим только к началу зимы и, не желая больше медлить ни дня, в начале декабря снова оказалась в Венеции – теперь уже полноправной хозяйкой части старинного дома и настоящей венецианкой.
И наступили венецианские будни. Только сейчас выяснилось, что квартира обогревается электричеством, а это значительно увеличивало месячную плату; кроме того, в комнате, которая должна была стать мастерской, Божену ждал сюрприз: здесь были не готовы полы. Задумав воспроизвести в новом жилье свою пражскую мастерскую, она еще в августе заказала не готовый паркет, а простые доски. Но теперь, уже приехав и на месте выражая привратнику недоумение насчет такой вопиющей недоделки, Божена услышала в ответ:
– Mamma mia! Вы могли бы понять! В этой стране вам дешевле настилать мраморные полы, чем искать дерево.
Тщательно упакованные инструменты, не привыкшие к такому времяпрепровождению, пришлось оставить на веранде, превратив ее в настоящий склад; о возобновлении привычной «текучки» пока не могло быть и речи… И Божена согласилась на паркет. Там же, на веранде, были сложены и книги, дожидавшиеся переезда в библиотеку – единственное место в квартире, полностью удовлетворившее Божену.
Довершая впечатление, старый камин отказался разгораться, когда она, получив заверения бывшего хозяина, что с камином все в полном порядке, но с тех пор еще не пытавшаяся убедиться в этом лично, принялась разводить в нем огонь, желая посидеть у огня туманным пасмурным утром.
«Ну, это уж слишком», – подумала Божена, когда после получасовых мучений вся комната наполнилась дымом. И впервые за несколько дней решила прогуляться.
Венеция в декабре поразила Божену безлюдьем. Вспоминая свои карнавальные дни, она почувствовала, как мало поняла тогда про город, в который теперь приехала жить.
Да, с тех пор прошел всего лишь год, но как много изменилось за это время. Они с Томашем развелись, Никола с Иржи ожидают ребенка… Ах, как счастлива теперь бабушка Сабина: молодые по ее настоянию переехали в пражский дом Америги, и скоро этот старый дом, утопающий в цветах и деревьях, снова станет свидетелем рождения нового маленького человечка. А сколько их уже выросло в нем…
Каналы и площади Венеции опустели. Божена словно плыла в прозрачном декабрьском воздухе. Или, может быть, снова парила как птица? В поисках подходящего слова она не заметила, как вышла на площадь Сан-Марко.
…Башня Святого Марка мелькала перед глазами Божены, которая, кружась и размахивая руками, разбрасывала вокруг себя раскрошившееся печенье. Ее медные волосы растрепались и на фоне жемчужно-серого зимнего неба казались неестественно яркими.
Над ней вилась стайка голубей, норовящих клюнуть прямо с ладони.
Несмотря на близость Рождества, на Сан-Марко еще стояли круглые железные столики и можно было заказать себе кофе. Божена упала за один из них и, запрокинув голову, остановила взгляд на острой пирамидке, венчающей башню.
Ах, эти столики под открытым небом! Как любила она, гуляя по Праге, оказаться в одном из своих любимых местечек, нырнуть под навес и долго листать меню, выбирая достойное лакомство.
В пасмурные темные дни ее согревали бальзам и кофе, сдобренные каким-нибудь замысловатым пирожным. То это была белоснежная башенка взбитых сливок, скрывающая свежие фрукты в хрустящей печеной корзинке, то ломтик брусничного торта, поданный с букетом лесных ягод в крошечном лукошке, или воздушный бисквит и дрожащее в затейливой чашечке молочное желе.
Счастливое свойство, подаренное природой! Божена любила полакомиться, но никогда не полнела: в любую погоду, в любом из нарядов ее фигура выглядела так, что вон той толстушке, заказавшей пустой несладкий кофе с хлебцами и уныло уткнувшейся в путеводитель, оставалось бы только заплакать от зависти…
В ветреные пражские дни Божена предпочитала дойти до «Будейовичи Будвар кафе», затаившегося в полутьме уютного старинного двора. Там, скрытые от всех ветров, под пестрыми, красными с белым, зонтами, в окружении изящных витых стульев стояли круглые столики. Как уютно было сидеть, потягивая из тонкого бокала пиво Budweiser – чуть горьковатое светлых сортов или пенное «резаное» – и похрустывать солеными гренками.
