Паскаль Лене - Последняя любовь Казановы
Внезапно Джакомо выронил перо, и последнее слово оказалось залитым чернилами. Он не обратил на это внимание. Даже если бы сразу исчезли строки, только что выведенные им на бумаге, он воспринял бы это так же равнодушно, поскольку все сущее предназначено исчезнуть навсегда. И даже такое сильное и полное ощущение счастья оттого, что мы существуем, приносит в итоге лишь понимание того, что вскоре мы покинем этот мир.
В течение нескольких минут Казанова сидел неподвижно, будто лишенный жизни, словно мысль о собственном конце вытеснила у него все другие чувства и эмоции. Потом он поднялся, ибо, как сказано в Писании, умерший Лазарь должен ожить и вновь ждать своего дня и часа, медленно подошел к окну и распахнул его. В небе он увидел огромную серую тучу, поднимавшуюся на западе из-за горизонта в сопровождении громовых раскатов.
Вскоре туча простерлась настолько, что казалось, небесный свод затянуло саваном, который во всех направлениях бороздили вспышки молний.
В том потрясенном состоянии, в котором находился Джакомо, этот устроенный природой спектакль показался ему как нельзя кстати. Небо отвечало ему теми же тревогой и смятением, какие царили в его собственных мыслях. В этот момент он совершенно не думал о том, что окружающая нас вселенная не способна мучиться, терзать себя вопросами и раздумьями, как это свойственно людям.
Побуждаемый беспокойством, похожим на то чувственное волнение, которое влечет нас к вожделенной цели, Казанова внезапно вышел из комнаты, спустился по длинной лестнице, в мгновение ока пересек террасу, выходившую в парк, и быстро пошел вдоль большого водоема. Он все ускорял шаги, и вскоре уже бежал, издавая странные крики, которые могли выражать одновременно и страх, и разочарование, и счастье. Ветер подхватывал его как соломинку, а хлещущий дождь образовал вокруг плотный занавес, который мигом поглотил Джакомо, превратив его в призрак, сотканный из серого тумана.
Сильные порывы ветра следовали один за другим, и вода из канала выплеснулась в аллеи пенистыми волнами. Раскаты грома вперемешку со вспышками молний окружали Казанову со всех сторон. Дождь лил с такой силой, что через четверть часа все вокруг было затоплено водой. Но старик продолжал упрямо идти вперед, бредя в воде, которая была ему уже выше щиколотки. Он подставлял лицо и грудь небу, которое обрушивалось на землю расплавленным свинцом, и кричал:
– Боже! Боже милостивый! Забери меня к себе, ибо я верю в Тебя и в милосердную смерть, которую Ты уготовил для Твоих творений!
Будто для того, чтобы Джакомо испил до дна чашу своего горя и стыда, именно Шреттеру было суждено обнаружить его час спустя, всхлипывающего под деревом, в которое попала молния. Оно обрушилось на злополучного шевалье всей кроной, заключив в свои крепкие объятия, но, к счастью, не поранив. Без сомнения, Бог услышал и посмеялся над тем, кто слишком поздно к Нему воззвал.
На следующее утро, после двенадцатичасового сна, Казанова проснулся посвежевший, с ясной головой, блеском в глазах и сведенным голодом желудком, поскольку он ничего не ел со вчерашнего дня.
В окна барабанил дождь. Гроза удалилась, но полчища ворчащих туч все еще озлобленно толкались своими тяжелыми твердокаменными панцирями. Джакомо поднялся, чтобы посмотреть в окно, и с ужасом увидел, что несколько деревьев упали в водоем.
Потом он вспомнил, как избежал смерти, которую призывал, желая себе участи Фаэтона.[28] Казанова был всего лишь смертным, и Юпитер не стал затруднять себя, поражая его молнией. Вечный самозванец больше не был способен на настоящее преступление и не заслуживал иного наказания, кроме безмерного чувства стыда. Он больше не заслуживал милостей смерти, поскольку не сумел воспользоваться сокровищами Полины.
Неспособный умереть, как, впрочем, и любить, Джакомо принял мудрое решение – как удовлетворить тот единственный аппетит, который, судя по всему, пока еще был ему присущ.
Волчий голод повлек его в сторону кухни, в логово врагов, куда он не рисковал заглядывать на протяжении долгих лет, опасаясь дерзостей засевшего там сброда. Однако сегодня его мысли приняли совсем иное направление, и шевалье де Сейналь первым делом поприветствовал и выразил благодарность пройдохе Шреттеру за свое спасение от верной смерти. После, усевшись за общий стол среди других слуг, он деловито стал макать ломоть ржаного хлеба в капустный суп и прихлебывать пиво под любопытными и насмешливыми взглядами служанок и лакеев.
К десяти часам Казанова наконец отправился в покои мадам де Фонсколомб. Старая дама в это время заканчивала завтрак в компании Полины и аббата Дюбуа. Обе женщины встретили его очень просто и радушно: ничто в их словах и выражении лиц не напоминало о злополучных событиях последних часов. Джакомо догадался, что дамы уже все обсудили меж собой и договорились более к этой теме не возвращаться. От этого он испытал еще больший стыд, чем если бы его стали утешать.
Первым делом мадам де Фонсколомб рассказала ему, что его «подруга-каббалистка», выехавшая накануне из Теплице, чтобы попасть в Карлсбад, из-за грозы была вынуждена остановиться в четверти мили от деревни, где ее коляска едва не была унесена потоками воды. Барышня спаслась, бегом добравшись до замка, куда приказала доставить свой дорожный сундук, и сейчас как раз приходила в себя от испуга.
Джакомо выслушал новость равнодушно: для него волшебница Ева теперь тоже принадлежала к тем годам, которые окончательно канули в прошлое. При этой мысли он отметил, что не ощущает ни малейшей грусти и что траур по безвозвратно ушедшему прошлому длился всего несколько часов. В его жизни происходили и более крутые перемены, и всегда он принимал философски новое, пришедшее на смену старому состояние, надеясь, что удача вскоре вернет ему то, что отнял случай. Но в этот раз он больше ничего не ждал и ничего не хотел. Покинувшая его надежда уступила место душевному спокойствию, и он был этому только рад.
Еще мадам де Фонсколомб сообщила, что переносит своей отъезд на несколько дней, поскольку дороги теперь совершенно не пригодны для путешествия.
Зажгли свечи. Несмотря на середину дня, небо было затянуто такими плотными черными тучами, что казалось, за окном уже сумерки. Старая дама попросила Казанову прочесть отрывок из французской или итальянской поэзии, который он сам пожелал бы подарить ей на прощание.
Джакомо, не заглядывая в книгу, прочел по памяти прекрасную поэму, повествующую о приключениях Рикардетто и Фиорд'Эспины, принцессы испанской:
Le belle braccia al collo indi mi getta,E dolcemente stringe, e baccia in bocca…
переводя для Полины, которая не понимала по-итальянски: «Он обвил свои прекрасные руки вокруг моей шеи и, нежно обнимая, поцеловал в губы…»
