Марина Полетика - Интернат для брошенных мужчин
Танцевать стали четыре пары: Вера с Александром, Люба с Геннадием, неугомонный дед Семен с повеселевшей от выпитого Натальей и Людмила Петровна с Родиным. Евдокия Кондратьевна о чем-то беседовала с Анфисой Романовной. Петр Борисович пристроился смотреть телевизор. Там сегодня был огромный выбор красивых и почти не одетых женщин, глаза художника радовались и разбегались в разные стороны, стремясь к максимально возможному охвату. А его супруга села рядом и стала смотреть на мужа, как на телевизор: Петр Борисович смеялся, и она улыбалась, он хмурил брови, и она сердилась. Оставленный без присмотра Джон попытался разбить пару и перехватить Людмилу Петровну, но едва не упал, потому что ноги непоправимо запутались в домотканых половичках и наотрез отказались служить хозяину. В глазах у него двоилось, изображение плыло, и теперь он лежал на скамейке у печки, с детским удивлением рассматривая окружающих и пытаясь понять феномен русской народной избы, в которую при кажущейся тесноте вмещается такое количество народа.
Людмиле Петровне сначала неловко было: она Родина и ростом выше, и весом поболее. Словом, та еще парочка. А потом забыла. Потому что думала только о том, что его рука лежит у нее на талии (ну хорошо, просто на спине). А в другой руке он держит ее ладонь – и это так странно, непривычно… что больше ни о чем и думать нельзя. И музыка хорошая, спокойная, словно лето, утро, еще нежарко, но уже истома кругом и такая прелесть, такое счастье, что голова кружится!
– Ты сегодня очень красивая, – сообщил ей Родин в ухо, прижавшись виском к ее виску.
Она засмеялась от щекотки и от смущения и неожиданно для себя сказала:
– А знаешь, Юра, у меня ведь внучка родилась.
– Поздравляю! Когда?
– Да ей уже пять месяцев, – вздохнув, призналась Людмила Петровна.
– И ты молчала?
– Понимаешь… Сашка женился, меня не спрашивая, только на свадьбу пригласил. А она уже беременная. Родила вот через полтора месяца после свадьбы.
– И ты до сих пор дуешься, что парень у тебя разрешения не спросил? Ну ты даешь, Людмила! Так бы все у мамы и спрашивали. Вымерли бы давно.
– Нет, понимаешь, она… невестка… мулатка. Креолка, с Кубы. Коричневая.
– Здорово! – восхитился Родин. – Красивая? Я на Кубе был, они там все красивые.
– Вот я и боюсь, что внучка у меня тоже… негритенок. Понимаешь?
– Нет. Она же внучка. Родная кровь. Какая разница, какого она цвета? Железная ты женщина, Людмила Петровна.
– Да не железная я. Думаю все. Теперь неловко как-то ехать. Да и не зовут уже, – пробормотала Людмила Петровна. До сих пор она никому в этом не признавалась, даже матери.
– Давай завтра сами съездим. Подумаешь – не зовут. Незваный гость лучше татарина. Вот у меня мать наполовину татарка. Бабка – цыганка, дед – белорус. Я, по-твоему, кто? Вот именно. А между прочим, говорят, что чем больше в ребенке намешано разных национальностей, тем он талантливее. Вот видишь, какой я талантливый?
– Да ладно! – засмеялась Людмила Петровна и шутливо взъерошила его волосы.
И только теперь заметила, что музыка закончилась, а они вдвоем топчутся посреди комнаты, как два идиота. Она оглянулась по сторонам: мать с Анфисой Романовной хлопотали за занавеской на кухне, дед Семен с Натальей весело чокались рюмочками и над чем-то глупо, но дружно хихикали. Санька с Веркой куда-то подевались, а Люба с Геннадием сидели рядышком и тихо разговаривали. Джон, угревшись возле печки, спал на лавочке младенческим сном и улыбался во сне. А в дверях стоял злой как черт Иван и смотрел на Людмилу Петровну и Родина сузившимися глазами.
– Ваня! Как хорошо, что пришел! – обрадовалась Людмила Петровна. – Чего ж не предупредил? А мы тут…
– Я вижу, что вы тут, – со злостью произнес ее Иван. – Танцы-шманцы-обниманцы. Понятно, дело молодое. Короче, я за Джоном приехал. Мать беспокоится.
– Да ладно врать-то, – встрял дед Семен. – За Джоном? Ночью из Сосновки? И чего ей беспокоиться, матери-то? У нас все в лучшем виде – вон, сам посмотри. Не будить же его, хоть и из Америки, а тоже человек, умаялся. Заходи давай, Иван, выпьем за Новый год.
– Вань, не сердись. Хорошо, что ты приехал. У нас тут весело, – подхватила Людмила Петровна и потянула его за рукав, усаживая к столу.
Наталья вскочила, бросив своего ухажера, сбегала на кухню за чистой тарелкой и принялась накладывать Ивану на тарелку еду. Несмотря на выпитое с дедом Семеном, она сохранила ясность мысли и сразу поняла, что ее план еще может реализоваться. Дуться в такой ситуации было неудобно, и Иван не стал ломаться: и выпил, и закусил, и потанцевать согласился, причем на Людмилу Петровну даже не посмотрел – пригласил Наталью.
Разошлись под утро. То есть кто мог идти и кому было куда, ушел сам, а Людмилу Петровну с матерью Родин увез домой на машине, приговаривая, что село не город, тут в пять утра первого января гаишники не пасутся. И, уже проваливаясь в блаженный сон, счастливая и переполненная впечатлениями Людмила Петровна, вдруг вспомнила: а что-то ведь было неприятное, неправильное. Надо вспомнить, чтобы на ночь не оставлять… Ах да… Уже когда разъезжались, подошла к ней разрумянившаяся, веселая Наталья и тихо спросила, улучив момент, когда никого рядом не было:
– Людмила, я ведь не какая-нибудь шалава. Я совесть имею. Ты скажи, который из них твой. И я тогда – ни в коем случае. Понимаешь?
– А никоторый не мой! – лихо ответила захмелевшая от выпитого и от усталости Людмила Петровна. – Забирай любого! А хочешь – обоих бери, мне без надобности!
Зря сказала. И на Юру кокетливо посмотрела – мол, слышал? Вот дура.
Бескрайняя бирюзово-зеленая гладь приятно ласкала глаз. Интересно, что в ее океане никогда не было не только штормов, но даже пасмурной погоды: только синее небо, торжествующее солнце, немного идеально-белых, как взбитые сливки, облаков. Песок на видневшемся на горизонте островке был тоже белым, а пальмы – зелеными. Ни серого, ни черного и прочих неприятных оттенков. Да и стайка дельфинов, конечно.
На сей раз… Нет, минуточку, вот еще вдалеке проплыла белоснежная яхта под огромным белым парусом. Вот теперь все.
Людмила Петровна полулежала в удобном шезлонге в сине-белую полоску и любовалась на океан издалека. Зонтик из пальмовых листьев создавал ажурную ненавязчивую тень. Ногой она лениво поддевала теплый белый песок. А в руках держала большой кокосовый орех со срезанной верхушкой. В отверстие вставлена трубочка для питья и еще зачем-то трубочка, на которую надет этакий фонтанчик из фольги, и в придачу воткнута длинная деревянная палочка с бумажным зонтиком. Короче говоря, просто прелесть, а не кокос.
Она лениво потягивала кокосовое молоко через трубочку и думала, что вот другая сторона земли, можно сказать, а молоко на вкус – ни дать ни взять березовый сок. Один к одному. И только она это подумала, как сразу захотела домой. Немедленно, аж слезы на глаза навернулись! Она тут сидит, а там, дома, как? Без нее-то?!
