Марина Полетика - Интернат для брошенных мужчин
– Ты заметила, как Семен Никифорович изменился? Все ходил сердитый такой, ни с кем не разговаривал. Вроде даже моложе стал, – наклонившись к матери, спросила Людмила Петровна.
– Что ты хочешь – он теперь большой человек, – тихо ответила мать. – Всему делу начальник. Он, может, всю жизнь мечтал. Вот и ходит петухом. Бабу вон себе какую завел. – Мать кивнула в сторону обнаженной деревянной красотки, любующейся на свое отражение в деревянном зеркале. – Одному, дочка, знаешь, и правда несладко. Человеку люди нужны.
Дед Семен, заметив, куда, улыбаясь, смотрят обе женщины, тут же бросился на защиту своей красотки:
– А чего? И ничего! Пусть стоит красота! Вон Юрий, умный человек, городской, больше вас понимает. Как ты ее сначала назвал, Юра?
– Ню, – серьезно пояснил Родин, накладывая себе холодец.
– Вот оно самое. Я ее так и зову – Нюша. Юра сказал, что искусство должно принадлежать народу. Я народ? – спросил сам себя дед Семен и гордо подтвердил: – Народ. Самый что ни на есть. Вот я и взял себе одну Нюшу. Петр разрешил. С ней, понятно, веселее. Мужикам особенно.
Джон, сидевший на другом конце стола, затеял политическую беседу с Геннадием, желая выяснить отношение простого народа к президенту, которого недавно все с таким трепетным волнением слушали. Но у Геннадия своего мнения на этот счет не было, он вообще пропустил момент рокировки бывшего и нынешнего президентов и искренне считал, что у руля все еще тот, при котором он последний раз по-хорошему встречал с семьей Новый год. Джон был разочарован. Но ситуацию спасла Люба, заявившая, что оба президента – мужики что надо.
– What does it mean – «что надо»? – уточнил у Анфисы Романовны Джон, только открывавший для себя все возможности русского языка.
– Ну, крутые, короче, они, – блестя глазами, пояснила Люба. – И рыбу ловят, и на машине могут. На коньках и на лыжах. И этих министров своих как начнут чихвостить – любо-дорого!
– What does it mean – «чихво…» Sorry, what did she say? – окончательно растерялся Джон.
– Да наплюй ты, Джон, на этих баб, – посоветовал через весь стол дед Семен. – Они тебе наговорят. Ты лучше наливай да пей, как у нас положено, и я тебе точно говорю: к утру начнешь все понимать не хуже меня.
У Людмилы Петровны зазвонил телефон, но из-за шума ничего не было слышно, и она побежала в кухню.
– Людмила? Алло? Поздравляю с Новым годом! Желаю счастья в жизни и успехов в бизнесе! – Голос Ивана с трудом пробивался сквозь шум. – А чего у вас там крик такой?
– У нас не крик, у нас праздник! – тоже прокричала Людмила Петровна. – Знаешь, Ваня, тут вдруг столько народу собралось, прямо как в телевизоре. Жаль, что ты не приехал!
– Как там Джон? Он к тебе не пристает? – озаботился Иван.
– С какой такой радости?
– А он про тебя мне все уши прожужжал, – проворчал он. – Джон от тебя без ума, говорит, что таких женщин, как ты, у них в Америке нет. И что он хочет на тебе жениться.
– Потрясающе! – обрадовалась Людмила Петровна. – На мне давно никто не хотел жениться! Он очень милый! Но мне ничего подобного не говорил. И вообще они сидят на другом конце стола, оттуда можно только под столом выбраться, представляешь, смех какой?
– Смешно, – уныло согласился Иван.
– Ладно, Ваня, побегу я! Привет матери передавай и поздравления! – воскликнула Людмила Петровна, которой не терпелось вернуться в комнату и повнимательнее рассмотреть Джона.
Но, оказывается, ее поджидала Верка. Она сидела на полешке возле печки и лениво подкидывала туда валявшиеся рядом бумажки и бересту. Верка вскочила, поманила Людмилу Петровну в уголок за печку и там шепотом спросила, не говорил ли о ней Родин. И согласна ли Людмила Петровна взять ее на работу?
– А кафе твое как же? – удивилась та. – Ты же там больше получаешь, мы тебе столько платить не сможем.
– А что кафе? – махнула рукой Верка. – Там люди разве? Шофера. Дальнобои. Нагавкаешься с ними, а потом как собака целый день. Мне девки-то мои говорят: правильно от тебя отец ушел, твою ругань кто стерпит. Мы, говорит, школу окончим и тоже уедем, с тобой не останемся. Чего же мне – одной потом пропадать? А у вас народ культурный. Саня одобряет. Да ты не думай, я и готовить согласна, и в доме убираться, и на огороде могу. А?
Она смотрела просительно, и Людмила Петровна согласилась: как только дела немного наладятся, она непременно к себе возьмет Веру. Потом спросила – отчасти из бабьего любопытства, а отчасти как ответственное лицо:
– Что у вас с Саней-то? Он ведь и пить бросил, и работает, считай, в двух местах?
– Боюсь я, Людмила, – округлив глаза, призналась Верка. – Он теперь такой правильный стал, что не дай бог…
– В каком смысле?
– Ну, он же сказал, что теперь выбирать будет, – скривила губы Вера, будто собираясь заплакать. – И ведь правда: баб одиноких много, мужиков хороших, непьющих и работящих, как мой Санька, по пальцам сосчитать. Вон и Наталья приперлась. Чего, думаешь? На Саньку виды имеет. Видала, как хвостом метет? Зараза!
– Вера, уймись, – едва сдерживая смех, посоветовала Людмила Петровна. И приврала для Веркиного успокоения: – Наташу я сама пригласила, хочу ее с Юрой познакомить. А Саня только тебя любит, он мне сам об этом говорил. Он ведь тоже видит, как ты изменилась: скандалить перестала… почти. И относишься к нему с уважением, не то что раньше. Все будет хорошо, уверена.
– Спасибо, Людмила, – произнесла Вера и добавила от полноты чувств: – А если теперь про тебя кто что плохое скажет, так я ему в глаза плюну, честное слово!
– Эй, вы чего там? – зычно крикнул из комнаты дед Семен. – Давайте в коллектив! И горячее пора подавать!
После горячего еще выпили. И решили устроить танцы. Юрий сунул в оставленный Володей ноутбук какую-то маленькую штучку, что-то понажимал, и компьютер заиграл не хуже магнитофона.
– Все подружки по парам… разбре-лися! – скомандовал дед Семен и, прихватив поясницу, склонился в поклоне перед Евдокией Кондратьевной.
Однако мать Людмилы Петровны танцевать наотрез отказалась, сославшись на больные ноги и преклонный возраст, чем весьма обидела деда Семена, своего ровесника. Тогда он стал пробираться вдоль стола, чтобы пригласить скучавшую на чужом празднике Наталью. Конечно, ползти под столом он счел ниже своего достоинства и пошел напролом. Но поскольку выпил уже изрядно, то возможностей своих не рассчитал и застрял в дверном проеме. Столь же веселые и уже нетрезвые помощники получили массу удовольствия, вызволяя деда, перенося столы и освобождая место для танцев. Людмила Петровна мудро решила не идти поперек общего движения, однако потихоньку спрятала в сенях последние две бутылки водки. Осторожность никогда не помешает.
