Мейв Бинчи - Сердце и душа
Хилари сказала Ане, что та миролюбивый человек и с ней легко быть рядом.
— Миролюбивый! — Аня повторила новое слово несколько раз.
— Не обращай внимания, я научу тебя совершенно безумному английскому.
— Мне нравится это слово. Миролюбивый, — повторила Аня. — Я бы хотела быть такой.
Теперь Аня гораздо чаще писала Мамусе о людях, чем о достатке и блеске столицы. Она уже не стояла на обочине, вглядываясь в жизнь города, она стала его частью. Аня рассказывала маме, как помогала Джуди Мерфи мыть ее смешных собачек, джек-расселов, как познакомилась с изумительным польским священником отцом Томашем и как он пригласил их на пикник у часовни Святой Анны в Россморе. Она писала о докторе Деклане, как он попал в ужасную катастрофу и как вернулся на работу.
Парой слов она упомянула очень приятного молодого человека Карла, сына одного из пациентов. Он давал ей уроки английского и одновременно рассказывал про Ирландию. Карл был настоящим учителем в настоящей школе, он водил ее туда смотреть рождественский спектакль. Разве не удивительно, что по всему миру дети рассказывают одну и ту же историю про маленького Иисуса?
“Ты бы даже немножко гордилась мной, Мамуся, если бы видела меня, — писала Аня. — Я научилась высоко держать голову и здороваться с людьми, я никогда не сижу без работы. Я откладываю деньги и примерно через год вернусь в Польшу, чтобы отдать тебе накопленное”.
Мамуся написала в ответ, что всегда гордилась Аней и что это никак не связано с деньгами. Аня должна тратить деньги на себя. Пусть Аня сходит в театр, купит красивое платье или украшение — тогда Мамуся будет по-настоящему счастлива за свою дочь.
Ирландия становилась для Ани все более реальной, а Польша таяла вдалеке. Мамусины письма, болтовня в кафе на первом этаже, девушки в церковном центре — больше она ни с кем не говорила по-польски и даже не думала на родном языке. Она с гордостью рассказала Лидии, что теперь уже и сны ей снятся на английском. Поэтому когда, придя поздним вечером домой, Аня увидела в кафе Марека, она испытала настоящий шок…
Он ждал ее.
Аня проработала весь вечер и устала. Посетителей было немного и, соответственно, чаевых тоже. Она мечтала схватить сэндвич, большую чашку с кофе с молоком и забраться в постель.
И, уж конечно, она в последнюю очередь желала сейчас выяснять отношения с Мареком.
— Какой сюрприз! — сказала она по-английски.
Он ответил по-польски:
— Как я рад снова видеть тебя. О, Аня, я так ждал этого момента.
— Да, — она продолжала говорить по-английски. — Да, я даже верю, что ты его на самом деле ждал.
Он сдался и тоже перешел на английский:
— Скажи, ты чувствуешь то же самое?
— Я чувствую усталость, Марек. Вот и все.
— Разве ты не рада видеть меня? — Он не мог поверить в холодность ее слов.
— О, Марек, ведь тебе всегда все рады. И Оливия, и Юлита, да?
— Я больше не общаюсь с Юлитой.
— Уверена, ты нашел кого-нибудь вместо нее, — с горечью ответила Аня.
— Ты ведь знаешь, для меня существовала только ты.
Аня устало улыбнулась.
— О да, знаю, — согласилась она. — А куда делась Юлита?
— Уверен, эта сплетница Лидия тебе обо всем рассказала, обо всем, что произошло с кафе.
— Нет. Мы с Лидией никогда об этом не разговариваем, — просто ответила она.
— Как будто я поверю… — сказал он.
— Возвращайся домой, к жене, Марек.
— Оливия тоже ушла. У нас было много проблем, слухи обо всем этом дошли до ее отца, он был очень зол.
— Печально. Но ко мне это не имеет никакого отношения, — сказала Аня.
— Имеет. Я хочу начать заново. Все, с самого начала. — Он смотрел на нее с жадной надеждой.
— Ты с ума сошел? — спросила она.
— Ну, ты же вернулась в мою постель после того, как я женился на Оливии, — сказал он, расстроенный ее реакцией на его предложение.
— Да, и сама не пойму почему. Для меня это загадка. Тогда, видимо, с ума сходила я.
— Просто ты любила меня, — объяснил он ей, будто несмышленому ребенку.
— Ты приехал сюда в отпуск? — Она резко сменила тему.
— Нет, я слышал, что здесь много работы, мы с двумя друзьями хотим открыть клуб.
— Ты бросаешь кафе “У моста”?
— Оно больше не мое, бросать уже нечего.
— А твоя маленькая дочь, Катарина?
— Она не захочет, чтобы я докучал ей. У нее есть мать и богатый дед.
— А зачем ты пришел ко мне?
— Я хочу, чтобы ты работала со мной, когда мы откроем клуб. Все будет как раньше.
— Здесь, в Ирландии, нет кафе, как у нас дома, — заметила она.
— Это будет стрип-клуб, такие тут везде. Аня, ведь ты хорошо танцуешь…
— Я не танцую голой, ни вокруг шеста, ни перед столиками. — Она была шокирована.
— У тебя бы отлично получилось. Ты все еще очень хорошенькая, не располнела, не оплыла, как Оливия.
— Спокойной ночи, Марек. — Она развернулась к лестнице, но он схватил ее за руку.
— Разреши мне пойти с тобой.
— Езжай домой, Марек, уезжай и разбирайся с тем, что натворил.
Он сжал ее руку крепче и не давал уйти. Аня видела, что сзади подошли готовые вступиться за нее официанты.
— Все в порядке, он уходит, — сказала она им.
— Ты должна мне — мы должны друг другу, наша мечта еще не исполнилась.
— Да, это была именно мечта — и только. Для меня. А для тебя… даже не знаю. Ты ведь никогда не любил меня. Никогда. Знаешь, как легко теперь, когда я это поняла. Я очень долго думала, что ты меня любил, а я что-то сделала не так и потеряла твою любовь. Сейчас мне гораздо легче. Я больше не боюсь тебя. Не боюсь тебе разонравиться…
Краем глаза она заметила, что в кафе вошла Лидия. Подруга встала рядом, и Аня ощутила ее молчаливую поддержку.
— Ну, давай, сучка, почему же ты ей не сказала? — выплюнул Марек.
— Я не сказала ей, потому что не хотела, чтобы она искала для тебя оправдания и жалела тебя. Я боялась, что она до сих пор тебя любит и найдет что сказать в твою защиту.
Марек протянул к Ане руки, но она оттолкнула его и услышала, как владелец ресторана спрашивает:
— Так что нам сделать?
Лидия молчала. Решение должна была принять Аня.
Ей понадобилось десять секунд.
— Он уйдет, — сказала она.
Она научилась быть гордой, как писала недавно Мамусе. Она умела смотреть людям в глаза. Ей больше нечего было стыдиться.
В этот момент даже Марек почувствовал, что Аня стала другим человеком. Он оттолкнул официантов, стоявших наготове.
— Хорошо, я ухожу, — злобно огрызнулся он, а затем повернулся к Ане и небрежно бросил: — Я ведь на самом деле сначала любил тебя. Правда…
