Дженни Хан - Всем парням, которых я когда-либо любила (ЛП)
– Я не боюсь!
– Тогда почему бы тебе не ответить?
Питер замолкает, и я вполне уверена, что он не собирается отвечать, но затем, после долгой паузы, когда мой вопрос просто завис в воздухе, он произносит:
– Не знаю, любил ли я когда-нибудь Женевьеву. Откуда мне знать, на что это похоже? Ради Бога, мне же всего семнадцать.
– Семнадцать – не так уж и мало! Сотни лет назад люди женились практически в нашем возрасте.
– Да, это было задолго до электричества и интернета. Сотни лет назад восемнадцатилетние парни воевали со штыками и держали человеческую жизнь в своих руках! Они уже много чего испытали и пережили к тому времени, когда достигали нашего возраста. Что знают о любви и жизни дети нашего возраста? – Я никогда прежде не слышала от него подобных речей – словно его на самом деле что-то волнует. Полагаю, он все еще не отошел от ссоры с Женевьевой.
Я закручиваю волосы в пучок и фиксирую с помощью заколки.
– А знаешь, на кого ты сейчас похож? Ты говоришь ну прямо, как мой дедушка, – заявляю я. – И все же думаю, ты увиливаешь, потому что не хочешь отвечать на вопрос.
– Я ответил, просто тебе не понравился мой ответ.
Мы подъезжаем к моему дому. Питер глушит мотор, что он обычно делает, когда хочет еще немного поговорить. Так что я не сразу выпрыгиваю из машины, а кладу сумку на колени и ищу ключи, хотя наверху еще горит свет. Боже. Я сижу на пассажирском сиденье в черной «Ауди» Питера Кавински. Разве не об этом мечтает каждая девушка? Не конкретно о Питере Кавински, или да, может быть, именно о Питере Кавински.
Питер откидывает голову на кресло и закрывает глаза.
Я говорю:
– Знаешь, когда люди ругаются, это означает, что они все еще не безразличны друг другу? – Когда Питер не отвечает, я продолжаю: – Должно быть, у Женевьевы действительно над тобою есть власть.
Я ожидаю, что он будет отрицать, но Питер этого не делает.
– Да, есть, но мне бы хотелось, чтобы не было. Я не хочу, чтобы мной кто-нибудь владел. Не хочу кому-нибудь принадлежать.
Марго бы сказала, что она принадлежит только себе. Китти бы ответила, что никому. Полагаю, я бы сказала, что принадлежу сестрам и папе, но это не совсем то. Я не знаю, каково это – принадлежать кому-то. Но теперь, когда я задумалась, мне кажется, что именно этого я всегда и хотела, хотела действительно быть чьей-то, и чтобы кто-то был моим.
– Так вот зачем ты это делаешь, – говорю я, частично спрашивая, но в основном утверждая, – чтобы доказать, что не подвластен ей. Или не принадлежишь ей. – Я замолкаю. – Как думаешь, а есть ли разница? В смысле, между быть подвластным кому-то и кому-то принадлежать?
– Конечно. Один подразумевает выбор, другой же – нет.
– Должно быть, ты действительно ее очень сильно любишь, раз пошел на все это.
Питер фыркает.
– Ты такая наивная.
– Спасибо, – отвечаю, прекрасно зная, что это вовсе не комплимент. Я говорю это просто, чтобы ему досадить.
И понимаю, что преуспела, когда он произносит с кислой миной:
– А что ты вообще знаешь о любви, Лара Джин? У тебя даже никогда не было парня.
Меня так и подмывает придумать кого-нибудь мальчика из лагеря, из другого города, из любой точки мира. «Его зовут Клин» – вертится на кончике моего языка. Но это было бы слишком унизительно, поскольку он узнает, что я вру, ведь я уже рассказала ему, что никогда прежде ни с кем не встречалась. И даже если бы не рассказала, то было бы куда более жалко выдумать бойфренда, чем просто признать правду.
– Да, у меня никогда не было парня. Но я знаю множество людей, которые встречались с парнями, но ни разу не были влюблены. Я же была.
Вот почему я все это делаю.
Питер фыркает.
– В кого? Джоша Сандерсона? Этого придурка?
– Он не придурок, – хмурясь, говорю я. – Ты даже его не знаешь, чтобы так говорить.
– Любой с одним глазом и половиной мозгов мог бы сказать, что этот парень придурок.
– Ты заявляешь, что моя сестра слепая и безмозглая? – возмущаюсь я. Если он скажет хотя бы одно плохое слово о моей сестре, то все. Вся эта комедия закончится. Я не нуждаюсь в нем так сильно.
Питер смеется.
– Нет. Я говорю о тебе!
– Знаешь что? Я передумала. Очевидно, что ты никогда не любил никого, кроме себя. – Я пытаюсь открыть дверь, но она заперта.
– Лара Джин, я просто шучу. Ну же.
– Увидимся в понедельник.
– Постой, постой. Сначала ответь мне на один вопрос, – Питер откидывается на спинку сиденья. – Как получилось, что ты никогда ни с кем не встречалась?
Я пожимаю плечами.
– Не знаю… потому что никто никогда не предлагал?
– Что за чушь. Я точно знаю, что Мартинез приглашал тебя на выпускной бал, а ты отказалась.
Я удивлена, что он об этом знает.
– Да что с вами, ребятами, такое? Почему вы называете друг друга по фамилии? – спрашиваю я. – Это так… – Я пытаюсь подобрать подходящее слово. – Впечатляюще? Показушно?
– Не переводи тему.
– Думаю, я отказалась, потому что испугалась. – Я смотрю в окно и провожу пальцем по стеклу, выводя М (от Мартинез).
– Томми?
– Нет. Мне нравился Томми. Дело не в этом. Страшно, когда все по-настоящему. Когда не просто думаешь о человеке, а когда перед тобой реальный, живой человек со своими ожиданиями. И желаниями. – Я наконец перевожу взгляд на Питера и удивляюсь, с каким вниманием он меня слушает. Его глаза сосредоточены на мне, будто ему на самом деле интересно то, о чем я говорю. – Даже когда мне очень сильно нравился мальчик, можно сказать, даже любила, я скорее предпочитала быть с моими сестрами, потому что мое место рядом с ними.
– Стой. А что насчет сейчас?
– Сейчас? Ну, ты мне не нравишься в этом плане, поэтому…
– Хорошо, – произносит Питер. – Не влюбись в меня еще раз, ладно? Мне не нужно еще больше влюбленных в меня девушек. Это так утомительно.
Я громко смеюсь.
– Ты такой самоуверенный.
– Я шучу, – протестует Питер, но он точно не шутил. – Ладно, что ты такого во мне увидела? – ухмыляется он, вновь став дерзким и таким уверенным в своем обаянии.
– Честно? Я не знаю.
Его улыбка на мгновение исчезает, а потом вновь появляется, но теперь уже не такая самоуверенная.
– Ты отметила, что я заставляю людей чувствовать себя особенными. Ты… ты сказала, что я был хорошим танцором и научным партнером Джеффри Саттлмана!
– Ничего себе, ты действительно запомнил каждое слово из того письма, да? – подразниваю я. Что вызывает у меня прилив небольшого, злобного удовлетворения, поскольку улыбка Питера полностью исчезает. Но этот всплеск сразу же сменяется раскаянием, потому что я задела его чувства без причины. Да что это со мной, почему мне хочется обидеть Питера Кавински? Чтобы как-то исправить положение, я быстро добавляю: – Нет, это правда, тогда в тебе действительно было что-то такое.
