Необычный пациент (СИ) - Татьяна Планетанова
Октябрь в этом году выдался очень тёплым и после занятий во вторую смену я возвращался в тонких хлопковых брюках и одной рубашке.
Мы с отцом и матерью недавно переехали в ещё застраивающийся район частных особняков и коттеджей, и темнеющая вечерняя улица у нашего нового дома пока освещалась рядом высоких фонарей соседнего проулка.
Навстречу мне идёт какой-то подозрительный тип, глаза его нехорошо сверкают, я прохожу мимо него и замечаю, что его правая рука окровавлена и сжимает острый осколок из тёмного стекла. Дрожь пробегает по моему телу, я ускоряю шаг и перемахиваю через соседский забор недостроенного коттеджа, чтобы не показывать этому бродяге, где я живу.
Пробираюсь к своему дому и вытаскиваю связку ключей, но она оказывается не нужна — входная дверь не заперта. Значит, мама уже вернулась, но свет как обычно не горит.
Медленным, но быстрым шагом я обхожу первый этаж, дверь родительской комнаты приоткрыта. Мертвенная тишина, но я чувствую, что там кто-то есть. Осторожно заглядываю внутрь.
В поле моего зрения возникает край кровати, и свисающая с него тонкая белая рука.
— Ма, ты уже спишь? — я потихонечку захожу внутрь и обмираю от ужаса.
Бездыханная, она лежит распростёртая, прикрытая по грудь пледом, на постели, и её широко раскрытые лазурно-голубые глаза наполнены пустотой.
С замиранием сердца подхожу ближе. Короткие светлые волосы испачканы красным. Пытаюсь нащупать пульс на её шее. Тишина. Мой мир рушится.
Откидываю одеяло, и крик моего отчаяния разрывает тяжёлый металлический воздух комнаты. Аромат вина смешивается с запахом крови — область живота моей матери ало-красная, а вторая рука сжимает горлышко разбитой бутылки её любимого «Каберне Совиньон», к которому она очень сильно пристрастилась из-за дурацкой работы отца и его вечного отсутствия в нашей жизни.
Перед глазами отчётливо встаёт ухмыляющееся лицо того бродяги на улице, и я, немедля сбрасывая тяжёлый рюкзак, так быстро стартую с места, как будто это самый важный забег моей жизни.
Я нагоняю его уже в соседнем переулке, когда высокий слегка шатающийся силуэт только скрывается за бетонной аркой, ведущей к проезжей части. И налетаю на него с кулаками, а он пытается в ответ пырнуть меня осколком:
— Ты чё, щенок, тоже жить надоело?
— Это ты, падла, убил мою мать⁈ — я выбиваю из его руки опасный предмет, а он вновь ухмыляется, определив меня «отпрыском белобрысой».
— За что⁈ — закричал я во всё горло, до изнеможения молотя его кулаками, куда только придётся.
Когда я остановился, бродяга уже еле сидел на земле.
— Считай, она сама меня попросила это сделать, — весь окровавленный едва слышно с трудом выговорил убийца моей матери.
— Ты что несёшь! — со злости я так сильно ударил его по голове, что тот упал и больше не поднимался.
Я сел рядом и, обхватив свою голову распухшими от ударов кулаками, заплакал.
Вытащил из кармана сотовый телефон и трясущимися руками набрал номер отца, но тот не взял трубку. Он никогда не отвечал сразу. Его дела и на этот раз оказались более важны, чем мы с матерью.
— Я сейчас же приеду, жди на месте. — Саха сразу же ответил на мой звонок. Он всегда меня выручал.
Дом, и сейчас как ни странно не охранялся. Забрался через забор и выбил стекло в гостиной, чтобы попасть внутрь.
И тут всё было перевернуто — искали документы.
Не нашли? Мне в любом случае больше нечего здесь делать.
Уже собирался уйти, как мой взгляд привлекла покосившаяся этажерка, на которой обычно стояли самые любимые мамины книги и наши семейные фотографии. Это единственное место в доме, которое отец не трогал с того времени, как её не стало.
Сейчас всё содержимое полок было сметено на пол, и, хрустя стеклянными осколками разбитых фоторамок, я подошёл, подняв самую любимую мою фотографию — где мама держит новорожденного меня на руках, а папа, который только привёз её в наш старый дом из роддома, смотрит на меня из-за её плеча, и на глазах его слёзы радости.
Всё детство я думал, что это был единственный раз, когда он так открыто показал свои эмоции.
А мама здесь такая счастливая. Пока ещё счастливая.
Даже после родов хрупкая и стройная. Короткие светлые волосы, добрые глаза…
Ангелина так удивительно похожа на неё.
Я решил забрать эту фотографию с собой, и, перевернув фоторамку с треснувшим стеклом, открыл заднюю стенку, обнаружив внутри небольшой свёрнутый лист бумаги.
32 глава
Ангелина
Иногда чувствуешь себя живым, только когда идёшь определённым путём, хоть он может быть совсем неправильным. Тогда мы словно герои книг, которым просто необходимо прожить данный сюжет, иначе интересной истории не получится.
Прошло две недели с момента нашей первой встречи с Азизом. И ровно семь дней как я пошла по совсем неправильному, довольно тяжёлому, но, как оказалось, настолько интересному пути, что в корне изменил саму меня.
За этот, совсем небольшой по меркам жизни, промежуток времени практически неразлучного пребывания с Азизом, я научилась гораздо большему, чем за последние несколько лет.
Никогда прежде я не ощущала такой полноты жизни. Ничто раньше не приносило мне такого счастья, как простое нахождение рядом с мужчиной, которого я по-настоящему люблю. Он словно огромное Солнце, с которым светло в любую погоду.
А сегодня утром он ушёл, оставив меня одну. И ушёл, возможно, навсегда.
Прождав Азиза после своего пробуждения в комнате пару часов подряд, я поискала его среди людей в подвальном клубном помещении, и с горечью убедилась, что он не отказался от своего решения.
Погода на улице сегодня была пасмурная. Когда я разыскала Аглая, он подтвердил мне, что Азиз уехал ещё ранним утром, и отвёл в местную кухню, что выглядела очень по-домашнему, где несколько поваров готовили заказы для местных постояльцев.
Аглай составил мне компанию за поздним завтраком, и я решила воспользоваться случаем и постаралась выведать у него хоть что-нибудь про Азиза:
— Аз ещё не выходил на связь?
— Пока ещё нет.
— Он вообще придумал что-нибудь, не знаете?
— Пожалуйста, обращайся ко мне на «ты».
— Хорошо, Аглай. Так он что, поехал наобум?
— Азиз не посвящал меня в свои дела, Ангелина, — добродушно развёл он руками. — Мне ничего не известно о целях его отъезда, правда. Мне было велено только присматривать за тобой, чтобы защитить в случае необходимости.
Стараясь побороть нарастающую внутри себя тревогу, я медленно выдохнула.
