Хулиган напрокат - Алёна Черничная
— Из тебя тоже актриса ничего так… — не могу сдержаться и бросаю Лесе со злостью.
— Спасибо, — с такой же эмоцией получают от нее ответ.
— Да не за что… — усмехаюсь как можно язвительнее. — Все?
— Все.
— Отлично, — рычу я. Сука! У меня сейчас сломаются ребра от распирающего, жгучего чувства под ними.
— Да замечательно! — на весь коридор выкрикивает Леся.
— Супер! — тоже очень громко заявляю и я.
Наши лица в сантиметрах друг от друга. Взгляды сцепляются, а дыхание Леси становится шумным. В глубине ее глаз замечаю проблески обиды. Они блестят так, словно готовы заполнится слезами.
А через мгновение Олеся молча огибает меня и пулей сбегает вниз по лестнице. Только и успеваю увидеть ее подпрыгивающие локоны, собранные в тугой хвост.
Стою теперь на лестнице один. В моей голове вертится единственный вопрос. Это я дурак или как?
Растерянно мну лицо ладонями, а душа просто закипает изнутри.
«а большего мне от тебя и не нужно…»
Фак! В одни момент в мои вены происходит бешеный впрыск неконтролируемой злости, а мой кулак летит в распахнутую дверь, разделяющую коридор и лестницу.
По ним тут же грохотом прокатывается звук удара, и с таким же грохотом на пол валится плакат, висящий рядом на стене.
— Ольховский! — голос деканши за спиной не заставляет себя ждать. — Зараза ты бессовестная! Марш ко мне в кабинет!
Твою же гребаную мать! Сцепив зубы, я засовываю ноющий кулак в карман толстовки. Бесит все вокруг до того, что становится мало воздуха в легких… Синичкина точно доведет мне до чертиков.
Глава 22
Леся
Оказывается, реветь, запершись в женском туалете, может не только героиня сопливой американской мелодрамы. Я тоже так умею.
Меня трясет, а обида жалит в самое сердце. Но так ему и надо. Заслужило! Я не просила его влюбляться в Макса Ольховского. Мне всего лишь нужно было притвориться.
Изобразить эти чертовы чувства. Изобразить, а не чувствовать! А что я?
Сегодня я точно и остро поняла, что влипла в Макса по уши. Стоило только опять заглянуть в этот бесконечный омут карих глаз, услышать голос и весь мой настрой и самоуговоры полетели в тартарары.
Вчерашний день я стойко держалась, делая вид, что понятия не имею о мобильной связи и телефонах. Но трубку хотелось взять аж до ощущения ломки в теле.
И видимо, это отражалось и на моем лице. Расспросов от дедушки, почему я отказалась от ужина и решила лечь спать уже в девять вечера, избежать не удалось.
— Ольховский? — строго спросил он, пока я вяло болтала ложкой в кружке с чаем.
А мне как пуд соли сыпанули на свежую рану. Даже предательски защипало в глазах… но не скажу же я деду правду?
— Нет. Просто голова болит.
— Леся, если он только попробует тебя обидеть…
— Дедуль, Ольховский здесь ни при чем, — с громко стучащим внутри сердцем, улыбнулась я, а под столом скрестила указательный и средний палец. — Честно.
Не знаю, поверил ли дедушка или нет. Он просто промолчал, тяжко вздыхая.
Только я не врала. Максим действительно не виноват. Я вляпалась сама. Сначала решила выразить симпатию Алексу, а теперь вот… Выбрала вариант еще по-круче.
Надо быть полной дурой, чтобы взять и втюриться в того, у кого в карманах вместо мелочи осколки чужих сердец. Это же Ольховский! Сколько я слышала сплетен о нем от девчонок.
Но я непробиваемая идиотка, которая даже не сразу поняла, что влюбляется. Когда это случилось?
Там на вечеринке? Или в примерочной? А может, в самую первую встречу в той подсобке? Как он смог влезть мне в голову, в мысли, в сердце? Это уже, наверное, и значение не имеет.
Любой всплывший в памяти момент, проведенный рядом с Максом, заставляет ныть душу, отчаянно ускоряя мой пульс.
И там на диване, в руках спящего Ольховского я посмела где-то глубоко в подсознании всего лишь на секундочку разрешить себе пустить корни мысли, что все это по-настоящему.
Но те царапины на спине быстро вернули меня туда, где мне и место.
В круг дур, которые строят воздушные замки и потом ревут по Максиму.
Чем я сейчас и занимаюсь в тесной каморке преподавательского туалета.
Из-за плотно запертых дверей слышу звонок с первой пары, и мне приходится нехотя слезть с подоконника.
— Соберись, тряпка, — бормочу сама себе под нос, стирая мокрые разводы со своих щек.
Но стоит только взглянуть на себя в зеркало, как горло опять стискивает колючий спазм. Опухшие глаза, покрасневший нос, бледные губы и торчащие в разные стороны волосы, выбившиеся из хвоста на затылке.
Царапала ему спину явно не такое стремное чудище, которое смотрит на меня из зеркала. В голове опять всплывают слова Майер: «Его что, с тобой не было?».
И я до тошноты боюсь даже мысленно связать ее намеки и живопись на спине Макса.
Господи, ну какая же я все-таки…
— …дура! Дура! — шумно втягиваю сопливым носом воздух, закрывая лицо ладонями.
Как же мне хотелось ему все высказать! И про поцелуи, и про то, насколько это подло обниматься со мной, когда спину царапает другая.
Но я бы снова выглядела посмешищем. Разве Максим что-то мне обещал? Кто я ему, чтобы съедать саму себя от этого ядовитого, прожигающего кровь чувства? Я и моя ревность Максу никто.
Надо было нарисовать себе на лбу напоминание, что Ольховскому я нужна, чтобы не загреметь в армию.
Вон как засуетился, стоило мне только исчезнуть с радаров. Издаю судорожный стон себе в ладони. И вот на кой черт я стащила эти дурацкие ответы у дедушки?
Убираю ладони от мокрых щек и опять гипнотизирую свое отражение. Дура! Я буду повторять себе снова и снова, даже если это займет вечность.
Умывшись ледяной водой, приглаживаю влажными пальцами распушившийся хвост. Становится лишь еще хуже. Выгляжу как прилизанная курица.
Психую и просто срываю резинку с волос. Разлохмачиваю их ладонями по плечам и, даже не взглянув в зеркало, вылетаю из дамской комнаты.
К черту пары. После выходки Ольховского возвращаться в группу зареванной все равно что отдать себя на растерзание голодным гиенам.
Меня испотрошат взглядами и шушуканьем за спиной.
Решаю прогулять и этот учебный день в парке, который в двух кварталах от университета.
Но прямо на выходе в дверях с размаха нос к носу сталкиваюсь со Смирновым. Как всегда, в
