Лето. Деревня. Любовь (СИ) - Зоя Марецкая
Она протянула руки и осторожно прикоснулась к длинному рубцу и вмятинам.
— Что случилось?
— Три пули, Машуль. Две в легком, одна задела сердце. Мне очень сильно повезло, быстро отвезли в больничку. Отделался всего лишь удалением левого легкого и операцией на сердце. Но была большая кровопотеря, остарновка сердца, лежал в реанимации. Долго приходил в себя. Так что муж у тебя инвалид, милая моя Машенька. Вторая рабочая группа. Не хотел, чтобы в деревне знали подробности и жалели. И раздеваться на пляже я тоже перестал. Стеснялся своего уродства. А Сонька уж очень сильно меня домогалась. А мне ну совершенно не до нее было. Вот и пришлось придумать отмазку, почему я не хочу с ней спать. Я же не знал, что ты воспримешь все это так серьезно. А про ранение все равно узнали. По пьяни Лехе проболтался, и тот растрезвонил по всей деревне. Вот такие дела. Ну, а теперь твоя очередь. Расскажи мне про свои страхи. Почему ты не любишь, когда на тебя смотрят на пляже.
Маша словно в забытьи продолжала гладить его по безволосой груди. Замечая, как у него от ее прикосновений по коже бегут мурашки. А еще воочию видя его эрекцию, которую в первый раз почувствовала, стоя на балконе, когда он подошел и обнял ее.
— Больно? — спросила она.
— Здесь — нет. Внизу — да. Особенно когда ты смотришь на меня, а я не могу до тебя дотронуться, ؘ— прошептал он, закрывая глаза. — Мучительница моя.
И она совсем осмелела, наклонила голову и прижалась к его шраму своими горячими губами.
— Ты никакой не урод. И не инвалид. Ты все равно самый красивый для меня. Самый лучший. Я тебя так люблю, Юрочка.
Он зашипел, как будто ему было больно. Его сердце под ее поцелуями билось быстро-быстро.
— Думал, что уж больше и не дождусь этих слов от тебя, маленькая. Тоже люблю тебя.
Она отстранилась и допила остатки вина.
— Ну, а про меня ты уже догадался, — хмыкнула она, глядя в сторону. — Я стесняюсь своего тела. Мне не нравится моя большая грудь, моя толстая попа и безобразный живот. Для купания я стараюсь выбирать места, где меня никто не может увидеть. От чужих взглядов я цепенею и впадаю в панику. Как тогда на реке.
— Покажи мне, Машуль, — глядя на нее горящими глазами, сказал Юра. — Дай мне посмотреть. Пожалуйста. Обещаю, я не дотронусь до тебя без твоего разрешения.
Маша сама не ожидала от себя, что в следующий момент она одним резким движением скинет с себя футболку. Ей уже мало было просто разговоров и гляделок.
— Да пожалуйста. Разрешаю. Трогай, — отрывисто сказала она. Настал ее черед закрывать глаза.
Две руки аккуратно легли на холмики ее груди.
— Машкааа, — услышала она восхищенный голос. — Машкааа… Какая ты у меня…
Конечно, в ту ночь она разрешила ему все. И это оказалось совсем не страшно. А восхитительно хорошо.
И уже утром, когда он вышел на балкон покурить, и она, как привязанная, вышла за ним, он, выполняя свое обещание, обнял ее, прижал к себе и прошептал ей на ушко очередное стихотворение из ее сборника:
— Знаешь,
я хочу, чтоб каждое слово
этого утреннего стихотворенья
вдруг потянулось к рукам твоим, словно
соскучившаяся ветка сирени.
Знаешь,
я хочу, чтоб каждая строчка,
неожиданно вырвавшись из размера
и всю строфу
разрывая в клочья,
отозваться в сердце твоем сумела.
Знаешь,
я хочу, чтоб каждая буква
глядела бы на тебя влюбленно.
И была бы заполнена солнцем, будто
капля росы на ладони клена.
Знаешь,
я хочу, чтоб февральская вьюга
покорно у ног твоих распласталась.
И хочу,
чтобы мы любили друг друга
столько,
сколько нам жить осталось*.
*«Знаешь», стихотворение Роберта Рождественского
Глава 24. Полгода спустя, Санкт-Петербург
Переписка в WhatsApp:
«Машуль, как обычно, в четыре?»
«Юрочка, сегодня не могу, задержусь».
«Что-то в школе?»
«Нет, я записалась ко врачу».
Юру как током ударило. Ведь чувствовал же, что она с утра была сама не своя.
Быстро набрал ее номер.
— Маленькая, что случилось?
— С чего ты взял, что что-то случилось? Просто плановый визит к гинекологу.
Голос деланно спокойный, а на самом деле Юра даже через динамик телефона слышал, как ее потряхивает от волнения. Не хочет говорить, коза упрямая. Плановый визит к гинекологу, ага, ага, через десять лет.
— Маша, ты тест-то сделала? — напрямик спросил он.
Она помолчала какое-то время, а потом ответила очень холодно:
— Нет. Мне незачем делать тест, я бесплодна. Макаров, ты издеваешься надо мной? Все, мне некогда, пока.
Вопрос ее здоровья остался последним острым вопросом в их семье. Все остальные постепенно сгладились.
Первые три месяца они притирались друг к другу. Маша привыкала к Юре, за которого так быстро вышла замуж, к его близости, к его обнимашкам и поцелуям. Он приручал ее терпеливо и осторожно, баловал своим вниманием, ухаживал, как и обещал. Так как он не работал, то каждый день отвозил и встречал жену с работы, дарил подарки, на выходных побывал с ней и детьми во всех парках и дворцах Москвы. По вечерам, когда старшие дети расходились по своим комнатам, а Ваня засыпал, они много разговаривали друг с другом. Маша напоминала Юре испуганного ребенка: добрая, доверчивая, но осторожная. Но стихами ее можно было уболтать на что угодно, чем Макаров бессовестно и пользовался. Примерно через месяц она перестала вздрагивать и каменеть, когда он подходил сзади и обнимал ее. Еще через какое-то время начала подходить и ласкаться сама, не стесняясь детей.
— Фу, фу, меня сейчас вырвет! — обычно кричала вредная Зинка, изображая отвращение. — Эй, взрослые, целуйтесь в коридоре, пожалуйста! Не травмируйте мою нежную детскую психику!
С ней тоже было непросто. Девушка ревновала Машу к Юрию, зорко следила за ними, никогда не упускала возможность подколоть его или просто сказать что-то ехидное. Хотя, когда Юра спросил ее, хочет ли она, чтобы он официально ее усыновил, она быстро ответила, что хочет.
— Тогда, глубокоуважаемая Зинаида Юрьевна, я согласен тебя взять в дочери, но предупреждаю сразу: воспитывать буду в строгости. И кольцо из носа придется вынуть. А вообще, Зина, давно тебя хотел спросить: ты кем хочешь стать?
Зина не ожидала такого вопроса и только глазищи смешно вытаращила.
— Не думала о службе в полиции? А что, характер у тебя вполне и силы духа не занимать. Ругаешься вообще виртуозно. Не хочешь всяких подонков в тюрьму сажать? Продолжить, так сказать, семейное дело?
— Хочу!
И Зинка неожиданно