Телохранитель для стервы - Анна Сергеевна Одувалова
— Ты говоришь хрень, — папа морщится, а я невольно улыбаюсь от взгляда на его кислую физиономию и целую в щеку. А после иду к себе.
Марк
Дурацкий день. Как после любого опьянения, когда на душе эйфория, неизбежно настигает похмелье. Это закон. И неважно от чего наступает опьянение: от вина или от сладких губ красивой и недоступной девочки. Она вчера таяла в моих руках, была податливая, как пластилин, и кажется, полностью на сто процентов его. А сейчас в ее глазах лед.
Мы обмолвились едва ли парой слов за весь день. Она снова превратилась в ледышку, к которой страшно подойти. В девушку не его круга. И это задевает. Сильнее, чем я собираюсь себе признаваться. Я несколько раз хотел заговорить, но натыкался на полный боли и отчаяния взгляд. Пустой, равнодушный, и не мог выдавить из себя ни слова. Наверное, трахаться у нас получается лучше, чем общаться. Стоит себе в этом признаться.
А у дома Нику забрал Самбурский, и, наверное, можно считать, что день закончен, но я на взводе и поэтому отправляюсь в зал, где до горящих легких бью грушу, пытаясь снять напряжение. Наверное, я провел бы в зале еще больше времени, если бы не позвонила мать. До этого момента, разговора с ней получалось избегать. Хватало мессенжеров, но сегодня видимо звезды сошлись.
Разговаривать не хочется. Мне не нравится быть сыном-неудачником. Не нравится жалость, не нравится вызывать волнение. И не хочется отвечать на вопросы «все ли хорошо?». Нет. Не хорошо и не будет хорошо. Только вот, что можно изменить? И зачем говорить и слушать ложь? Она не поверит, что я доволен, я не скажу, что готов тупо выть на луну от осознания собственной никчемности. И к чему этот разговор? Самбурский платит лучше, чем кто-либо заплатит вояке в отставке. Другие перспективы — это охранное агентство, стоять в «Пятерочке». Или опять же охранять балованную стерву или ее папочку. Других вариантов нет. И все эти варианты херовые. Но нельзя вываливать это на мать. Она не виновата и искренне волнуется, но и врать о том, что все хорошо, жизнь налаживается, еще чуть-чуть и будет свадьба и детишки с кем-нибудь, тоже не хочется. Потому что единственная, о ком я могу думать — это Ника. Мать явно будет спрашивать, есть ли кто на примете. Есть. Дочь Самбурского. Интересно, что мама на это скажет? Я подозреваю: много, и ничего хорошего. Нельзя трахать работу.
Именно эта мысль клокочет в голове, пока я разговариваю и пытается изобразить, что у меня все просто замечательно, а когда убираю трубку от уха, то обнаруживаю себя возле спальни Ники. Вот че за дрянь?!
Долго изучаю дверь, матерюсь, но все же дергаю ручку, смиряясь.
Ника
Вздрагиваю, когда хлопает дверь ванную, и медленно поворачиваюсь, инстинктивно пытаясь прикрыться руками. Хотя, что он там не видел? Мысли о том, что без стука ко мне вломился кто-то другой, у меня даже не возникает.
Марк замирает в дверях. Он полностью одет. Снова эта дурацкая водолазка и рваные джинсы. Парень смотрит на меня с голодной тоской во взгляде.
— Прогонишь… — это даже не вопрос, а утверждение, но я отрицательно мотаю головой и одними губами говорю.
— Нет. Я скучала.
Больше никаких рассуждений. Мимолетная улыбка на губах, и Марк медленно начинается раздеваться, прежде всего освобождаясь от ненавистной водолазки.
Наблюдаю за ним, не таясь, повернувшись вполоборота. Марк уже полностью обнаженный шагает ко мне в душевую кабину, прижимается сзади всем телом, и кладет подбородок мне на плечо. Впервые за этот день я выдыхаю и расслабляюсь. Кажется и он тоже. Тепло его рук и тела обволакивает и дарит чувство покоя и защищенности. И только потом сытой, домашней кошкой начинает разворачиваться желание.
Чувствую бедрами его возбуждение, его тяжелое дыхание у уха и закрываю глаза. Слова не нужны. Нам просто хорошо вместе. Он отбирает у меня из рук мочалку и откидывает ее в угол, выдавливает гель прямо на руки и начинает массирующими движениями наносить его на мою кожу. При этом отступить хотя бы на шаг он не может, мы будто приклеились друг к другу. Впадинка к впадинке. Изгиб к изгибу. Я запрокидываю голову, и теперь мой затылок покоится у него на плече, а Марк медленно и нежно целует меня в шею, проводит языком по влажной коже, пока ладони поглаживают мой живот. Руки легко скользят по скользкому от геля для душа телу. Струи воды падают на нас сверху, стекают по соскам, которые напряглись, и я молюсь, чтобы Марк наконец-то к ним прикоснулся, но он не спешит. Его руки сильные, уверенные, и он неторопливо исследует ими мое тело. Беззвучно, без хриплого волнующего шепота. Мы замерли в тишине, которую не хочется нарушать.
Ладони накрывают мою грудь, и пальцы синхронно сжимают соски, заставляя меня заерзать, ощущая ягодицами напряженный член. Я закусываю губы и закидываю руки вверх, чтобы обнять Марка за шею, изогнуться и попытаться поймать губами губы, хотя это очень неудобно делать в такой позе.
У него потрясающие губы: уверенные, грубые дерзкие. Их прикосновения заставляют чувствовать себя оголенным нервом. Соски отзываются даже на нежнейшие прикосновения, а между ног разгорается пожар. Я нетерпеливо ерзаю, когда Марк медленно ведет ладонью вниз, очерчивает указательным пальцем лунку пупка и опускается к влажным, уже набухшим складкам.
Я принимаю его пальцы с тихим вздохом губы в губы, чувствую, как он раздвигает мои складочки, ноги подкашиваются от прострелившего желания. Получается устоять лишь потому, что цепляюсь за шею Марка и буквально вишу на нем, пока он скользит вверх-вниз по моей промежности, размазывая мои соки, воду и гель для душа. Его пальцы двигаются легко и лишь немного нажимают на клитор. Марк заставляет меня развести бедра чуть шире, и проникает вглубь указательным пальцем, а я всхлипываю. Большой палец в это время мягко и по кругу массирует набухший клитор. Мне так хорошо, что я почти отключаюсь от влажных неторопливых движений. Он снова, в который раз, трахает меня пальцами, и я, в который раз, готова кончить только от этого. Его пальцы — мой фетиш. Я начинаю дышать сильнее, перед закрытыми глазами мелькают разноцветные круги, а Марк чуть отстраняется и легонько толкает меня грудью на кафельную плитку. Я послушно прислоняюсь к ней, чуть выгибаясь в спине,
