Эмма Ричмонд - Больше чем счастье
— А ты ведь так и не сказал мне того, что хотел.
— Не сказал?
— Ну да, не сказал.
— Разве? — Он сделал удивленный вид.
— Сказал только, что скучал.
— Да, я скучал, потому что тебя не было рядом, скучал без твоей улыбки, скучал, — ой, Мелли, даже не знаю, как объяснить… Пускай мы и не всегда понимали друг друга, но ты стала частью моей жизни. — Помотав головой, будто хотел прогнать неприятные воспоминания, Чарльз продолжал: — В общем, я заставил несчастных строителей работать от зари до зари, чтобы побыстрее поехать за тобой. И тут началось: Дэвид не позвонил, ты расстроилась…
— Зачем ты просил Дэвида, почему не позвонил сам?
— Потому что, милая моя девочка, ты бы принялась расспрашивать меня о том, о чем я совсем не хотел говорить. Например, где я, чем занимаюсь. И я, как дурак, решил, что спокойнее и проще попросить Дэвида и не врать.
— А Дэвид, не поняв, как это важно, и не дозвонившись с первого раза, попросил Фабьенн.
— Да. Дальше на меня свалилась эта проклятая черепица, и Жан-Марк вместо того, чтобы дать мне спокойно прийти в себя, отправил в больницу! — с неудовольствием воскликнул он. — Придя в сознание, я вырвался на свободу, сразу отправился домой и тут узнал, что ты приезжала и опять уехала в Англию! Господи, Мелли, ты не представляешь, до чего может все запутаться, если хочешь, как лучше.
— Не представляю, — ответила она с довольной улыбкой.
— Вот и я не знал!
— Рассказывай дальше, — попросила она.
— Ладно. У меня получается увлекательная история, да? В общем, я помчался в аэропорт, болтался там, как мне показалось, целую вечность, пока готовили самолет, сгорая от нетерпения — вечного источника всех моих бед, — и, наконец приземлившись в Англии, взял машину напрокат, поехал в Бекфорд и, включив радио, услышал сообщение о катастрофе. Мне показалось, нет, я не могу тебе передать… Я был совершенно уверен, что ты была в том поезде. Когда диктор назвал число убитых и раненых, я знал, я точно знал, Мелли, что вы обе, и ты и Лоретт, погибли.
— Ну что ты, Чарльз! — тепло сказала она и крепко обняла его.
10
Наклонившись, Чарльз осторожно вытер ей слезы, и, когда Мелли негромко всхлипнула, его губы мгновенно нашли ее рот. Он целовал ее вначале чуть нерешительно, будто ожидал отпора, но постепенно становился смелее, свободнее.
Сердце ее колотилось как сумасшедшее, дыхание перехватило, она обвила руки вокруг его шеи, прислонилась к нему, обмякла. Она столько раз представляла себе, как это будет, и — ошибалась. Воображение не в силах передать ощущения единения душ, слияния тел, особого человеческого тепла, которое их сейчас охватило. Только наяву дано испытать глубину погружения в бездну желания, тончайшего перехода ненасытности в неуемную страсть.
Оторвавшись от ее губ, но по-прежнему не разжимая объятий, он заглянул в ее опьяневшие глаза.
— Я так давно об этом мечтал, — сказал он надтреснутым голосом.
— И я. Ты никогда не узнаешь, до чего сильно.
— А сейчас, Мелли? Любовь не ушла?
— Нет. Наверное, она уже другая, может, даже глубже, сильнее. Сознательная, рожденная пониманием. Но я не могу, никак не могу поверить, что она взаимна.
— Должна поверить! Что тебе мешает поверить? Я давно люблю тебя!
— Это и есть то самое, что ты собирался сказать перед Нитиным приездом?
— Ну конечно. И еще я хотел спросить, полюбишь ли ты когда-нибудь меня? — добавил он, смущенно улыбнувшись. — Мне хотелось пораньше вернуться домой в тот вечер не только потому, что ты была усталая, но и для того, чтобы поговорить, признаться, что чувствую. Спросить, что чувствуешь ты. Я все обдумал тогда, решил объяснить тебе, что ты стала моим якорем, с тобой мое существование обрело смысл. Хотел признаться, что полюбил возвращаться домой к тебе, полюбил ощущение уюта, которое ты мне даешь, дорожу тем, что тебе нужен. Я вознамерился превознести собственные добродетели. — Прижавшись лбом к ее лбу, он пробормотал: — Ты — единственная постоянная величина в моей беспорядочной жизни. Моя Мелли. Мой друг. Когда я возвращался домой ночью и знал, что ты не спишь, прислушиваешься… я не могу объяснить тебе, до чего радостно становилось у меня на душе…
— Откуда ты знаешь, что я не сплю? — прошептала она, удивляясь.
— Я тихо открывал дверь, очень осторожно поднимался по лестнице, а потом выжидал, прислушивался. Я слышал, как ты вздыхала, поворачивалась в постели. Вначале я думал, что бужу тебя, и стал стараться быть особенно осторожным, не шуметь, но ты все равно каждый раз тихонечко вздыхала. Я всегда представлял себе, как ты улыбаешься, довольная тем, что я опять вернулся домой невредимый… Глупо, верно?
— Нет, — выдохнула она, — потому что правда!
— Спасибо. Дом без тебя совсем другой. Он становится пустым, холодным. Мне так много лет не о ком было заботиться, Мелли, не о ком волноваться. Обрести счастье и потерять по собственной глупости… Я так боялся, что все разрушится. — Голос его стал хрипловатым, он продолжал: — Я люблю тебя, Мелли. Слушай. — Он приложил ее ладонь к своему сердцу. — Вот здесь, внутри, и еще тут, — он показал на висок. — Я хочу быть с тобой, говорить с тобой. Я хочу иметь возможность взглянуть на тебя. Если люди, которые меня окружают, окажутся несправедливы, жестоки, а я увижу в твоих глазах тепло, я буду знать, что ты чувствуешь то же, что и я. Я хочу — покоя. — Голос его стал совсем низким, и он крепко сжал ее руку. Почувствовав его силу, она прижалась губами к его шее, коснулась разгоряченной плоти и услыхала вырвавшийся из его горла стон. Он нашел ее губы и вложил теперь в свой поцелуй страсть, нетерпение, почти ярость, его объятия показались ей стальными.
Словно боясь, что все сейчас кончится, она отвечала ему не менее пылко, отдавая все, что накопилось за долгие годы любви. Прерывисто, лихорадочно дыша, они отпрянули друг от друга, услыхав настойчивый стук в дверь. Они переглянулись, и Чарльз произнес:
— Стоило подождать…
Не в силах ответить, оглушенная ударами собственного сердца, Мелли благодарно взглянула на него и улыбнулась. Наконец улыбнулась так, как всегда мечтала улыбнуться. С любовью…
Стук становился громче, настойчивее. Все еще глядя на нее, Чарльз наконец произнес, откашлявшись:
— Войдите.
— Merci, — отвечал Жан-Марк с несвойственным ему ехидством, внося плачущего ребенка. Вид у него был озадаченный, с необычной поспешностью он пересек комнату и протянул девочку Мелли. — Она все время орет и совсем мокрая!
Мелли почему-то казалось, что она пьяная, и она с усилием заставила себя извиниться и поблагодарить его. Посмотрев на замолчавшую, но по-прежнему красную от крика Лоретт, она понесла ее в детскую, чтобы перепеленать и покормить. Усевшись в кресло-качалку, она взглянула на подвешенные над кроваткой игрушки и снова не смогла сдержать улыбки. «Он ее любит. А потом, когда она уложит Лоретт, он останется с ней?» Теплое, сладкое предчувствие затаилось внутри, и она вздрогнула. Захочет ли он ее? Будет ли таким, как она мечтала? Достанет ли теперь ей смелости дотронуться до него, любить его, выговорить все то, что так хотелось сказать? Она постаралась собраться, сосредоточиться на ребенке. Поглядев на лежавший у нее на коленях сверток, который день ото дня становится больше, она провела рукой по нежным волосикам, потрогала пальцем мягкую щечку и вспомнила, как рассказывал о своем детстве Чарльз. Ей еще о многом предстоит подумать…
