Эмма Ричмонд - Больше чем счастье
— Нет. Старина Бертрам обычно предпочитал ремень.
— Он порол тебя? — испугалась Мелли.
— Еще как, пока мог справиться, а потом я вырос, и, думаю, он стал побаиваться, что я сам его выпорю.
— А ты?
— Нет. Плетью обуха не перешибешь, Мелли. Нет, я был еще совсем молодой, когда решил никогда не быть таким, как они. Никогда! Мысль, что мне грозит опасность стать похожим на них, доводила меня до безумия. — Вздохнув, он заключил: — Я рос во мраке, Мелли. Мне запрещалось радоваться, смеяться. Невинные шалости влекли за собой порку. День за днем мне вдалбливали, что у меня гулящая мать. Порочное создание. И по ночам я часто думал, лежа на животе, потому что спина у меня слишком сильно болела, что я готов на что угодно, только не оставаться в этом доме. Я представлял себе мать маленькой девочкой, которая выросла в такой же удушливой атмосфере, потому что ее родители, наверное, были точно такие же, как братец с женой, и плакал. Я никогда не осуждал ее за то, что она убежала, что пыталась обрести счастье, но злился, что она преследовала человека, которому была не нужна. Мне казалось, что ей не хватало гордости.
— Как мне?
— Нет, не совсем, я же не знал, что ты охотишься за мной, пока мне не сказали. Я хочу сказать, что, в отличие от матери, ты делала это незаметно. Но я не могу простить Бертрама и Эдну. Если бы они не отравляли ей жизнь, она бы не убежала, не стала бы преследовать мужчину просто от того, что нуждалась в любви.
— А поскольку мне жизнь никто не портил, то ты считал, что мною движет одна корысть.
— К своему стыду — да. Я знал, что у тебя любящая семья, но мне казалось, что родительская любовь обременительна для тебя, как и отцовские долги. Но я должен был сперва подумать, не делать поспешных выводов. Прости. Как, кстати, у них дела? Если они нуждаются в помощи, ты должна просто ска…
— Нет, — она не дала ему договорить. В последнюю очередь она бы стала просить у него денег, и, слава Богу, это было не нужно. — Дела пошли лучше, может, из-за того, что я уехала из дома, а может, потому, что родилась внучка, не знаю, но отец опять стал больше интересоваться своей мастерской, взял молодого партнера и, кажется, опять полон надежд. Расскажи еще о дяде и тете. Ты не можешь простить…
— Да. Ты точно знаешь, что родителям не надо…
— Точно, спасибо, что предложил. Пожалуйста, продолжай.
— Хорошо. Да, я злился и ждал. Еще ребенком ждал, чтобы быстрее прошли годы, ждал, когда вырасту, и не показывал виду. Я притворялся, Мелли. Когда меня лупили, я стискивал зубы и улыбался. Когда тетка выкинула мою любимую коллекцию моделей корабликов, которые я делал тайком, я смолчал, но не забыл и не простил. А когда я стал старше, то стал делать все, чтобы отомстить им: дразнил, издевался, высмеивал, пока они не возненавидели меня так же люто, как я ненавидел их. Я мог убежать, уехать, но предпочел остаться и устроить веселенький ад — дома, в школе, всюду, где только мог. Я не сдал экзаменов, просто прогулял половину, и однажды, когда мне исполнилось шестнадцать, придя домой, нашел свои пожитки у порога. Я все так и бросил, а сам переехал к школьному другу — он жил с матерью неподалеку от почты.
— Да, я помню. Твои вещи пролежали на крыльце целую неделю. Насчет этого хорошо посплетничали.
— Да. Знаешь, по-моему, в сонных маленьких деревушках происходит куда больше событий, чем в больших городах.
— Не исключено. Значит, ты стал авантюристом, притворился, что тебе ни до кого нет дела, и что ты ни в ком не нуждаешься.
— Притворился? — усмехнулся он.
— Да, — уверенно подтвердила Мелли. — Притворился. Неужели ты думаешь, что можешь переубедить меня? Уж у меня-то была возможность узнать, что это не так. Не ты ли заботился обо мне, когда умер Донни?
— Да, конечно. Я беспокоился о тебе, ты даже не представляешь, сколько раз я хотел прийти к твоим родителям — попросить их не перекладывать на твои плечи тяжесть утраты.
— Оберегая других, не жалел себя? Жажда разрушения?
С минуту подумав, он ответил:
— Скорее, самоутверждения. Грех гордыни. И, если начистоту, мне доставляло удовольствие дразнить окружающих, пускаясь в немыслимые авантюры.
— Наверное, из-за того, что тебе пришлось пережить, ты один смог по-настоящему понять, что я чувствовала, когда умер Донни.
— Да, ты напоминала мне загнанного зверя, хотя старалась быть мужественной, сильной, ради родителей, и я восхищался тобой. Ты могла стать злой, угрюмой, а ты держалась. Просто была немного растерянной и печальной. Я никогда об этом не забывал, и поэтому ты мне была особенно близка и понятна. Но, узнав о твоей навязчивой идее, я испугался, обомлел.
Снова ощутив укол совести, она жалобно попросила:
— Прости меня.
— Нет, хватит просить прощения, Мелли. Уж если кто и виноват, так только я. Из-за своих заскоков я вечно готов подумать самое плохое. Знаешь, последний год принес мне столько переживаний — радость, боль, удивление, страх и — любовь. Когда я летел за тобой после дурацкой выходки Фабьенн…
— Она ведь правда все это наговорила…
Не дав ей досказать, он прижал ее к себе:
— Знаю.
— Она увидела, как я выхожу из поезда, и ехала за мной до дома…
— Шшш, теперь все это уже не имеет значения.
— Нет, имеет, — не унималась Мелли, — потому что я не могу понять, на что она надеялась. Она же не могла не знать, что я расскажу тебе, что она наболтала.
— Думаю, ей было все равно, или, возможно, она рассчитывала убедить меня, что обманываешь ты. Она сказала мне, что ты решила больше никогда со мной не встречаться.
— И ты ей поверил?
— Мне не хотелось верить, но я опасался, что отчасти это может оказаться правдой. Я рассвирепел, когда узнал, что она заставила тебя таскаться туда-сюда на проклятом пароме!
— Но я, как следует, закутала Лоретт…
Посмотрев на нее с удивлением, он воскликнул:
— О чем ты? Господи, я беспокоился не за ребенка, а за тебя, я не сомневался, что о дочке ты позаботишься. Но ведь у тебя были не обычные роды, ты перенесла операцию. Тебе нужно время, чтобы как следует оправиться. Доктор предупреждал, что тебе вредно волноваться, что ты можешь бывать иногда слезлива, угнетена, что я должен изо всех сил постараться избавить тебя от волнений, не утруждать, по возможности не противоречить. Как ты думаешь, почему я ждал так долго, боялся признаться, объяснить, что чувствую? Я отправил тебя к маме, потому что не хотел, чтобы ты суетилась во время переезда. А потом ремонт затянулся, Фабьенн встряла не в свое дело, Виктуар все совсем испортила! А уж когда я услышал о железнодорожной катастрофе… Боже мой, Мелли, мне кажется, второй раз я бы всего этого не пережил!